Я тебя вижу - Клер Макинтош

* * *

Мужчина позади меня стоит так близко, что его влажное дыхание касается моей шеи. Чуть отстранившись, я вжимаюсь в чье-то серое пальто, от которого пахнет мокрой псиной. Дожди, кажется, идут без передышки с самого начала ноября; над притиснутыми друг к другу разгоряченными телами поднимается легкий пар. В мое бедро упирается угол дипломата. Поезд с грохотом поворачивает. Зажатая толпой, я неохотно упираюсь ладонью в серое пальто. На «Тауэр-Хилл» вагон выплевывает дюжину пассажиров и заглатывает еще две дюжины одержимых желанием вернуться домой на выходные.

– Проходите в середину вагона! – призывает голос из динамика. Но никто не двигается с места.

Пассажир в сером пальто выходит, и я занимаю его место, откуда могу наконец дотянуться до поручня и не чувствовать дыхание незнакомца на шее. Мою сумочку увлекает назад, я выдергиваю ее и прижимаю к себе. Пара туристов из Японии с гигантскими рюкзаками на груди занимает куда больше места, чем положено этим двоим. Женщина напротив замечает, что я смотрю на них, ловит мой взгляд и морщится в знак солидарности. Я тут же опускаю глаза. Мои ноги со всех сторон окружены самой разной обувью. Мужскими ботинками, большими и блестящими, которые выглядывают из-под брюк в тонкую полоску. Яркими женскими сапогами на высоких каблуках и с невообразимо узкими носами. Я замечаю пару блестящих чулок: черный нейлон исчезает в белоснежных кроссовках. Владелицу разглядеть невозможно, но я представляю ее – двадцатилетнюю, с парой головокружительных туфель на шпильках, которые прячутся в объемистой сумке или в ящике рабочего стола.

Сама я никогда не надевала шпильки днем. Только-только успела выбраться из шнурованных «кларков», как забеременела Джастином, а когда стоишь на кассе в супермаркете или уговариваешь малыша идти по улице, тут уж не до модельной обуви. Теперь я стала старше и умнее. Целый час добираться на шпильках до работы и обратно. Запинаться на сломанных эскалаторах. Уворачиваться от колясок и велосипедов. И ради чего? Ради восьми часов за столом? Лучше приберегу туфли для праздников и выходных. Для работы же я сама придумала себе униформу: черные брюки и множество эластичных топов, которые не нужно гладить, но при этом они выглядят достаточно элегантно, чтобы сойти за наряд для офиса. А в нижнем ящике моего стола хранится кардиган на случай особенно загруженных дней, когда потенциальные клиенты без конца открывают дверь и впускают холод с улицы.

Поезд останавливается, и я выбираюсь на платформу. Дальше предстоит пересесть на надземку. Она часто оказывается такой же перегруженной и все-таки нравится мне больше. Под землей тревожно, там трудно дышать, хотя я и понимаю, что все это лишь в моей голове. Просто мечтаю работать рядом с домом и добираться до места пешком, но этого никогда не случится: приличную работу можно найти лишь в центре, а доступную ипотеку – только на окраине.

Поезда еще нужно дождаться, и в киоске рядом с билетным терминалом я покупаю экземпляр «Лондон Газетт».

Мрачные заголовки очень подходят для сегодняшней даты – 13 ноября, пятница. Полиция предотвратила очередной террористический акт: первые три полосы заполнены фотографиями взрывчатки, изъятой из квартиры на севере Лондона. Пролистывая снимки бородатых мужчин, я подхожу к заветной трещине в асфальте, прямо под указателем с надписью «Платформа». Именно здесь окажутся двери вагона, и прежде, чем он набьется до отказа, я успею проскользнуть на свое любимое место в самой глубине и прислониться к стеклянной перегородке. Вагон быстро заполняется. Я кидаю взгляд на стоящих людей, с виноватым облегчением отмечая, что среди них нет стариков или явно беременных женщин.

Хотя на мне балетки, ноги все-таки ноют: почти весь день пришлось простоять у картотечных шкафов. Я вовсе не обязана ими заниматься. Поддерживает порядок в картотеке и снимает копии совсем другая сотрудница, но она уже две недели на Майорке, а судя по тому, что я увидела сегодня, к документам не прикасались еще дольше. Жилая недвижимость оказалась перемешана с коммерческой, а арендованная – с продающейся. И я совершила огромную ошибку, сказав об этом.

– Тогда разберись с этим, Зоуи, – ответил Грэхем.

И вот, вместо того чтобы договариваться о просмотрах, я стояла в открытом всем сквознякам холле у кабинета Грэхема и сожалела, что вообще открыла рот.

«Хэллоу и Рид» – неплохое место. Раньше я приходила сюда раз в неделю и занималась счетами, потом офис-менеджер ушла в декретный отпуск, и Грэхем попросил ее подменить. Я бухгалтер, а не секретарша, но деньги мне предложили приличные, к тому же в тот момент от меня ушли несколько клиентов, так что глупо было не ухватиться за такую возможность. И вот три года спустя я все еще здесь.

К станции «Канада Уотер» вагон заметно пустеет, и если кто-то продолжает стоять, то делает это по собственной воле. Мужчина на соседнем сиденье так широко расставляет ноги, что мне приходится отодвинуться. Напротив я замечаю еще двоих в той же позе, что и мой сосед. Они нарочно так себя ведут? Может, это какая-то инстинктивная потребность выглядеть крупнее прочих? Женщина передо мной передвигает хозяйственную сумку, и я слышу звяканье бутылок. Надеюсь, Саймон догадается положить вино в холодильник: неделя выдалась длинная, и сейчас мне хочется только взять бокал, свернуться калачиком на диване и смотреть телевизор.

Несколько полос «Лондон Газетт» занимают жалобы какого-то из прежних финалистов «X-Фактора», который сетует на «бремя славы», и дискуссия по поводу законов о неприкосновенности частной жизни. Я не особенно вчитываюсь, просто просматриваю фотографии и заголовки, чтобы не чувствовать себя совершенно оторванной от жизни. Не вспомню, когда в последний раз изучала газету полностью или смотрела новости от начала до конца. Так, урывками поглядываю «Скай Ньюс» за завтраком или выхватываю названия статей, заглядывая через чужое плечо по пути на работу.

Поезд останавливается между Сиденхэм и Кристал Пэлас. Я слышу разочарованный вздох в дальнем конце вагона, но даже не смотрю в ту сторону. Уже стемнело, и в окне мне удается разглядеть лишь отражение собственного лица, еще более бледного, чем в реальности, и искаженного струями дождя. Я снимаю очки и потираю следы от оправы на переносице. Сквозь треск динамиков прорывается объявление, но голос у машиниста настолько глухой, а акцент настолько сильный, что слов не разобрать. Он может говорить о чем угодно: от сбоя на линии до покойника на рельсах.

Надеюсь, дело не в покойнике. Я начинаю думать о бокале вина и о том, как Саймон будет массировать мне ступни, а затем становится стыдно, что собственный комфорт волнует меня больше, чем отчаянный поступок несчастного самоубийцы. Но, разумеется, нет там никакого тела. Покойники подходят для утра понедельника, а не для вечера пятницы, когда до работы еще два с половиной восхитительных дня.

Раздается скрип, а после наступает тишина. Похоже, задержка – в чем бы ни была ее причина – затянется.

– Дурной знак, – произносит мой сосед.