Очень. Петербургские сказки - Андрей Зинчук

В книге петербургского автора Андрея Зинчука любитель жанра найдет все – от легких сказочных миниатюр для детей до филигранных, афористичных зарисовок для вполне взрослых людей. И три большие сказки для читателя любого возраста.

Все события в книге, как это обычно и принято в хороших сказках, происходят в наше время. Как это и принято в хороших сказках, здесь полно чудес: моментальные и легкие превращения, мгновенные перемещения в пространстве, герои-нелюди и люди-волшебники, вечность, которая длится всего один предновогодний день… И происходит это на фоне вполне земных и обыкновенных вещей – на фоне любви, ненависти, страха, дружбы, симпатии. Как это и принято в хороших сказках, автор ироничен и терпим.

Замечательно, что автор придумал новых, своих, героев. Они неожиданны, забавны, привлекательны. Спасибо автору: сказка торжествует – читателя ожидает интересное и веселое чтение.

Борис Стругацкий

Посвящаю

моим терпеливым

родителям

Часть этих волшебных историй была написана Очень давно. Скажем, не преувеличивая, лет этак двадцать (если даже не двадцать пять) назад. Случилось так, что однажды, еще молодого и несмышленого, судьба забросила их автора в крохотный садик, расположившийся несколькими своими деревьями и кустами по соседству с Львиным мостиком, что переброшен через Грибоедов канал.

О, это было замечательное время! Тогда люди жили не для того, чтобы зарабатывать деньги, а для того, чтобы получать от жизни удовольствие: вдоль канала стояли огромные Очень красивые тополя и лежали перевернутые кверху дном катера и лодки, а набережная была вымощена самой красивой в мире черной граненой брусчаткой. Кроме прочего, неподалеку от садика по набережной пролегали рельсы 36-го, почти всегда пустого, трамвая, тоже, видимо, ходившего по городу просто так.

Этот удивительный оазис так поразил воображение автора, что он решил остаться в нем по возможности дольше – завел себе поблизости друзей и знакомых, да и вообще старался бывать тут как можно чаще, совершенно, впрочем, не понимая, что его сюда так неодолимо влечет. Пока, наконец, не сделал одного Очень важного открытия: выяснилось, что на одной из скамеек вышеописанного садика иногда удается сочинять небольшие истории преимущественно волшебного содержания. (Разумеется, рядом жила прелестная девушка, под-то ее окнами автор и писал!)

Их и было сочинено в те прежние времена ровно пять.

Потом все изменилось: на место романтиков повсеместно заступили прагматики. Крепчайшую драгоценную брусчатку, по которой ходило и ездило не одно поколение петербуржцев, они сменили на банальный асфальт – словно раскатали по городу большой серый блин. Отменили хождение ненужного, по меркам здравого рассудка, трамвая. Зачем-то спилили большинство старых тополей. Убрали с канала мешавшие им лодки и катера. На месте садика взгромоздили весьма обыкновенный дом, как оказалось, стоявший тут когда-то Очень давно. (Правда, и сейчас еще, проникнув в его двор, можно найти два-три сохранившихся дерева из бывших прежде и несколько чудом уцелевших кустов.) В результате произведенных прагматиками разрушений жизнь в городе сделалась скучной.

Следующее поколение петербуржцев, возможно, захочет ее изменить: оно вернет на место крепкую граненую замечательную брусчатку. Разложит по набережной канала романтические лодки и катера. Пустит старый 36-й ненужный трамвай и посадит новые деревья на месте исчезнувших. Оно сумеет восстановить нормальную жизнь по сохраненным автором чертежам волшебных сказок, к которым со временем добавилось еще несколько, но написанных уже в наши неуютные времена.

Мальчишка, который совсем еще недавно родился в Городе, но был уже и умным, и красивым, стоял перед зеркалом.

Умным мальчишка был потому, что знал, например, как тридцать шестым номером трамвая доехать до бабушки. А красивым – потому что вокруг носа было у него много прозрачных коричневых веснушек, а на голове росли рыжие колючки.

Мальчишка смотрел в зеркало на свои веснушки, которых было много, на синяки и царапины, которых тоже было достаточно, и думал о том, что у него есть все, необходимое настоящему мужчине приблизительно его возраста.

И думал так до тех пор, пока однажды его знакомая – девчонка из соседнего дома – не заметила всего этого великолепия и не спросила:

– Тебя что, воробьи поклевали? – И назвала почему-то Чертополохом.

Мальчишка обиделся. Он потрогал свои синяки и поковырял царапины. Синяки были на месте, царапины тоже.

"Чертополох!…" – подумал он с обидой и с грустью вспомнил, что мама зовет его Подсолнушком.

Когда мальчишка в следующий раз вышел из дому, то опять встретился со своей знакомой девчонкой. Она словно назло ему шелушила подсолнух и кормила семечками воробьев.

Мальчишка хмуро прошел мимо и подумал, что он не хочет больше быть ни Чертополохом, ни Подсолнушком… Тут он увидел одуванчик. Увидел и решил, что Одуванчиком он бы, пожалуй, стал.

У мужчин решено – значит сделано. И мальчишка стал Одуванчиком. Его мама, когда он пришел домой, всплеснула руками:

– Только этого мне и не хватало!…

А мальчишка насупился и молча прошел в комнату, где стояло зеркало.

На следующий день он опять встретился со своей знакомой девчонкой. Она сама подошла к нему и спросила:

– Гуляешь?

– Гуляю, – ответил мальчишка.

– А… – сказала девчонка. – А я тоже гуляю!

Они помолчали. Потом девчонка спросила опять:

– А ты теперь кто?

– Теперь я Одуванчик, – ответил мальчишка. – А ты?

Девчонка растерялась, не зная, что ответить, захлопала глазами:

– Я!… Я!… – А потом взяла и, собрав всю свою злость, дунула на мальчишку. И мальчишка осыпался. Он ведь и на самом деле был Одуванчиком.

Потом девчонка убежала. А мальчишка остался стоять во дворе. И на его голове по-прежнему гордо торчали рыжие колючки.

Была ни зима, ни осень, ни весна, ни лето, а нечто ни на что не похожее, когда небо все в серых пятнах, отчего кажется, что это никогда не кончится, а если и кончится когда-нибудь, то за ним наступит такое же или, не дай Бог, еще хуже!