Очень. Петербургские сказки - Андрей Зинчук

От этих слов Дед-Дедуля вновь растерялся:

– В английском? А что, без этого разве никак? Ну, тогда… Нас ведь как на фронте учили? Ну тогда, значит… Значит, силен!

– А?! Понял?! – вскричал Болотик. – Что я тебе говорил? А?

– Все, Дед, прощай. Навсегда! – заключил Листик. И они с Болотиком тут же исчезли.

Долго, ошалев, стоял на краю болота Дед-Дедуля и, наконец, выговорил:

– Все. Пропали. Наверное, не поверили. И правильно сделали. Зачем наврал? Сколько раз внучка твердила: учи, Дед, язык, когда-нибудь пригодится. Вот – только время потерял. Какая еще там Грибабушка?… Береза – для русского человека лучшее средство от всяких бед! – После этих слов Дед-Дедуля снял брючный ремень и решительно шагнул к Березе, которая при его приближении буквально рухнула на землю. – Эх!… – испугался Дед-Дедуля, отскочил от Березы и кинулся знакомым путем к болоту. И тогда вдруг услышал за своей спиной знакомый голос, исходивший, казалось, откуда-то прямо из воздуха:

– Стой, Дед! Значит, не знаешь английского?

– Ну, что делать! Ну, не знаю! – широко развел руками Дед-Дедуля. – Извините!

– Точно не знаешь? А немецкого? Немецкого пополам с французским? – спросил из воздуха тот же строгий знакомый голос.

– И немецкого пополам с французским не знаю!

– Тогда, может быть, японского? – донимал дотошный голос.

– Плохо нас в школе учили, – вздохнул Дед-Дедуля. – Время было такое… не интернациональное. Так что, извините, не знаю. Ну, все? – И вдруг попросил жалобно и тихо: – Может быть, теперь, наконец, вы меня отпустите?

– Куда? Куда тебя отпустить?

– Да вот… – Дед-Дедуля мотнул головой куда-то в сторону болота.

– Опять топиться, что ли?

Возникла долгая пауза. Затем послышалось шептание. После чего Листик с Болотиком, наконец, вновь возникли из воздуха перед Дедом-Дедулей.

– В общем, так, Дед… – начал Листик. – Дело, значит, такое… Цветов по дороге не рвать, птичьих гнезд не разорять. Грибов ногой не сшибать! Понял? Потому что нельзя, Дед!

– Нельзя, Дед! Понял? – как эхо, повторил за другом Болотик.

– Понял, понял, нельзя, – согласно закивал Дед-Дедуля.

– А ягоды, наоборот, есть можно, – твердо сказал Листик.

– Понял. Все понял. И насчет ягод тоже понял! – радостно согласился Дед-Дедуля.

– В этом году ох и много же их уродилось! – тут же похвастался Листик.

– Выходит, это ты меня осенью по болоту за нос водил? – осторожно спросил у Листика Дед-Дедуля. Тот кивнул на Болотика:

– Он!

– Ну, я водил, – признался Болотик.

– А зачем отпустил?

Этому вопросу Болотик улыбнулся:

– Смотрю: снял рубашку, надел, снова почему-то снял и опять надел!… Думаю: зачем мне псих?

– Вот что. Надо психа одеть, – решил Листик. И они с Болотиком принялись плести из камыша для Деда-Дедули одежду, радостно при этом переговариваясь:

– Значит, все-таки Грибабушка?…

– Грибабушка, Грибабушка…

– Да ведь больная она!…

– Ей от этого легче станет. Скажем ей: появился тут псих один… которому в самом деле чудеса нужны. Она ему совет даст!

– А не попадет ли нам с тобой от Грибабушки?

– За что?

– За то, что показались ему, да за то, что с собой его привели!

– А как же накормить и утешить?

– А если внучка у него дура?

– А Однолапый? Вспомни про Однолапого!

– А ледяные цветы? А папоротник на Ивана Купала? А волшебный туман? Забыл?!

А Дед-Дедуля стоял и все никак не мог оторвать глаз от Березы…

– Знаешь, как это называется, Дед? – окликнул Деда-Дедулю Листик и показал ему свою работу – нечто, сплетенное из камыша и травы.

– По-моему, это су… супонь, – неуверенно произнес Дед-Дедуля.

– Сам ты супонь! Это называется "халява".

– Как? – переспросил Дед-Дедуля. – Не понял?

– Халява, Дед, это когда за тебя кто-то работает! – с заметным раздражением объяснил Болотик. После чего Дед-Дедуля спохватился и начал помогать доплетать себе одежду: все трое склонили головы над работой. И в этот момент тихий девичий смех прозвенел в воздухе: словно ангел пролетел над болотом.

Видя, что Дед-Дедуля не перестает бросать взгляды на Березу, которая к этому времени опять поднялась, Листик попросил кого-то прямо в воздух:

– Елочка, обратись!

А в ответ ему – опять лишь тихий смех.

– Когда просишь – ни за что не обратится! А может быть, стесняется, – объяснил Болотик Деду-Дедуле.

В ответ Дед-Дедуля тяжело вздохнул:

– Внучку бы… Внучку бы мне такую!… Только почему же ее Елочкой зовут? – спросил он у Листика.

– Потому что больше всего на свете любит Елочкой обращаться. В особенности под Новый год. Обернется Елочкой – да такой стройной, такой раскрасивой и распушистой, что специально приехавшие в лес лесорубы – грубые мужики! – не решаются ее рубить. Только подивятся на нее, поохают и стороной обойдут. А она, дурочка, думает, что недостаточно хорошо для них обрядилась. И на следующий Новый год обрядится еще краше, даже с игрушками…

– Для чего же она все время Елочкой обращается?

– К людям, дурочка, хочет. Грибабушка ее туда не пускает. Боится за нее. Вот она Елочкой и обращается. Чтобы в городе хоть разок побывать!

И опять над ними послышался девичий смех – будто на крылышках пролетел. После чего Дед-Дедуля заговорщицки подмигнул Листику и ткнул пальцем в куст с яркими красными гроздьями:

– А это? Этот симпатичный кустик у вас… к т о?

У Листика, похоже, уже был заготовлен ответ:

– Смородина, семейства камнеломковых. Кустарники с гладкими, реже с шиповатыми побегами, с черешковыми лопастными листьями. Цветки в кистях мелкие. Плод – ягода красного, желтого, оранжевого, черного и других цветов, кисловатая. Известно около ста пятидесяти видов, включая дикие, – и он принялся одевать в привычную лесную одежду вновь опешившего Деда-дедулю. – Ну, что, пойдем?

– Пойдем, Дед! – сказал Болотик.

– Пошли! – согласился Дед-Дедуля. И втроем они ступили на тропинку, ведущую в лес. Но ушли недалеко.

– Стойте! – вдруг остановился Листик. – Вон он, Однолапый! Вот уже куда он приполз! Без шума, гад, подобрался… Ты не забыл, Болотик, своей сердитой буквы? Ты хорошо ее помнишь? Ты помнишь, когда именно ты должен сказать ее Пачкуну?

– Это не Пачкун, Листик, – ответил Болотик упавшим голосом. – Надеюсь, ты захватил с собой мокрую клюковку? А?