Братья Райт. Люди, которые научили мир летать - Дэвид Маккаллоу

* * *

И в древности, и в Средние века человек мечтал о полетах в небо, о том, чтобы парить в синеве подобно птице. В 875 году один гениальный сумасшедший испанец прославился тем, что покрыл себя перьями, чтобы превратиться в птицу и взлететь. Другие мастерили крылья собственной конструкции и прыгали с крыш и башен – в Константинополе, Нюрнберге, Перудже; некоторые разбивались насмерть. Ученые монахи делали чертежи на бумаге. Леонардо да Винчи начал серьезные исследования в этой области примерно в 1490 году. Он чувствовал, что ему предначертано судьбой изучать полеты, и рассказывал о детском воспоминании, когда к его колыбели подлетел коршун.

Что касается братьев Уилбура и Орвилла Райт из Дейтона, штат Огайо, то для них авиация началась с игрушки из Франции, маленького «вертолета», который принес домой их отец, епископ Милтон Райт, убежденный сторонник образовательной ценности игрушек. Плод фантазии французского экспериментатора Альфонса Пено, вертолет представлял собой всего лишь палочку с двумя пропеллерами и резиновыми лентами и стоил, вероятно, не больше 50 центов. «Смотрите, мальчики», – сказал епископ, пряча нечто в руках. Когда он отпустил это, оно взлетело к потолку. Они назвали эту вещицу «летучей мышью».

Ида Палмер, первая учительница Орвилла в начальной школе, вспоминала, как тот, сидя за партой, возился с какими-то деревяшками. На вопрос, чем он занимается, Орвилл ответил, что делает машину вроде той, на которой они вместе с братом когда-нибудь поднимутся в воздух.

I.

На этой фотографии, как и на всех фото, где братья сняты вместе, они сидят рядом на ступеньках заднего крыльца фамильного дома Райтов на маленькой боковой улочке западной окраины Дейтона. Фотография относится к 1909 году – это пик их славы. Уилбуру 42 года, Орвиллу – 38. Уилбур сидит с бесстрастным выражением лица, глядя несколько в сторону, как будто думает о чем-то своем, и, скорее всего, так и есть. Он поджар, почти костляв, с длинным носом и вытянутым подбородком, гладко выбрит и лыс. На нем однотонный темный костюм и ботинки с высокой шнуровкой – примерно как у их отца-священника.

Орвилл пристально смотрит прямо в объектив фотоаппарата и сидит, небрежно закинув ногу на ногу. Выглядит он немного плотнее и моложе брата, его волосы заметно гуще, вдобавок он носит аккуратно подстриженные усы. Костюм Орвилла светлее и сшит значительно лучше, на ногах яркие носки в клетку и ботинки, украшенные накладками из кожи. Клетчатые носки – это, по всей видимости, максимум легкомыслия, который могла себе позволить мужская часть семейства Райт. В этой позе выделяются также руки Орвилла, руки очень умелые: к тому моменту, когда была сделана фотография, они уже успели заметно изменить наш мир.

Если судить по выражению лиц братьев, чувство юмора им не свойственно, хотя едва ли это было так. Просто оба не любили фотографироваться. «По правде говоря, – написал один репортер, – с фотокамерой братья не дружили». Но что самое нехарактерное для них в этих позах – они сидят, ничего не делая. Безделью Райты не предавались почти никогда.

Жителям Дейтона было известно, что Уилбур и Орвилл весьма замкнуты, очень трудолюбивы и никогда не расстаются. Они «неразделимы как близнецы», говорил их отец, и «крайне необходимы» друг другу.

Они жили в одном доме, вместе работали, вместе ели, держали деньги на общем банковском счету, даже «думали вместе», как говорил Уилбур. Глаза их были одинакового серо-голубого цвета, хотя у Орвилла посажены ближе и взгляд не такой пронизывающий. Даже писали братья почти одинаковым почерком – прямым и разборчивым, а их голоса были так похожи, что человек, находившийся в соседней комнате, не понимал, кто из них говорит.

Орвилл всегда заметно лучше одевался, но Уилбур с его ростом в 178 см был выше брата на 2,5 см и – как бы сказать – походил скорее на француза, чем на дейтонца. Женщины находили его несколько загадочным и довольно привлекательным.

Оба любили музыку: Уилбур играл на аккордеоне, Орвилл – на мандолине. Во время работы они порой одновременно насвистывали или напевали одну и ту же мелодию. И тот и другой были очень привязаны к дому. Оба любили готовить. Орвилл делал печенье и сладости, а Уилбур гордился своими соусами и в Рождество или День благодарения настаивал, что будет отвечать за фарш для индейки.

Подобно отцу и их сестре Кэтрин, братья были чрезвычайно энергичны и много работали – каждый день, кроме воскресенья. Таков был их образ жизни: трудиться и на работе, и дома – над «усовершенствованиями». Труд был их убеждением, и лучше всего они себя чувствовали, работая совместно над своими проектами на общем верстаке высотой по пояс, в фaртуках, защищающих их костюмы и галстуки.

Они отлично уживались друг с другом: каждый из них знал, чем другой может помочь, чтобы решить проблему, каждый был давно знаком с сильными и слабыми сторонами другого, но между ними существовало негласное понимание того, что Уилбур, будучи старше на четыре года, являлся старшим членом партнерства.

Не всегда все шло гладко. Они могли быть очень требовательны и критичны друг к другу, споры доходили до того, что один высказывал другому «нечто ужасное». Порой горячий спор длился час, а то и больше, а они не могли ни на шаг приблизиться к согласию, если только кто-то не менял свою первоначальную позицию.

Часто говорили, что ни один из них никогда не изменял себе – это качество высоко ценили в Огайо. Они не только не хотели популярности, но делали все возможное, чтобы избежать ее. И, даже добившись славы, остались скромными людьми.

Однако некоторые различия между ними все же были, иногда хорошо заметные, иногда – не очень. Так, если Орвилл ходил как большинство других людей, то Уилбура отличали стремительная походка и длинные шаги, он «был чрезвычайно активен» и сильно жестикулировал, когда хотел что-либо подчеркнуть. Также Уилбур был более серьезен, усерден и вдумчив. Он помнил все, что когда-либо видел или слышал, не говоря уже о том, что читал. «У меня вообще нет памяти, – откровенно говорил Орвилл, – а он никогда ничего не забывает».