Карамболь - Хокан Нессер

При нормальном порядке вещей Отцы не хоронят своих сыновей.

Пол Остер Красная тетрадь

1

Парень, которому вскоре предстояло умереть, засмеялся и высвободился. Стряхнул с себя крошки от чипсов и встал.

— Мне надо идти, — сказал он. — Надо. Последний автобус будет здесь через пять минут.

— Да, — отозвалась девушка, — тебе, пожалуй, пора. Боюсь оставить тебя на ночь. Не знаю, как отнесется к этому мама. Она сегодня работает допоздна, но через пару часов будет дома.

— Жаль, — ответил парень, натягивая через голову свитер. — Было бы здорово остаться у тебя. А мы не можем притвориться, как будто… будто…

Продолжить он не решился. Девушка улыбнулась, взяла его за руку, задержала ее в своей. Она знала, что он это не всерьез, только делает вид. «Он никогда бы не отважился, — подумала она. — Просто не знал бы, как себя вести…» На секунду девушка задумалась, не сказать ли «да». Не заставить ли его остаться.

Только чтобы посмотреть на его реакцию: справится он с этим или дрогнет?

Лишь на мгновение заставить его поверить в то, что она готова нагишом улечься с ним в постель.

Вот было бы здорово. Она бы тогда кое-что о нем узнала… но девушка передумала. Отбросила эту мысль, которая показалась немного нечестной, да и она слишком хорошо к нему относится, чтобы быть такой расчетливой эгоисткой. Вообще-то он ей безумно нравится, так что рано или поздно все равно этим кончится. Нагишом под общим одеялом… так ей, по крайней мере, представлялось в последние недели, и незачем себя обманывать.

Первый. Он станет первым. Но не сегодня.

— В другой раз, — сказала она, отпуская его. Потом запустила руки в волосы, чтобы снять статическое электричество, передавшееся от скользкой обивки дивана. — У вас одно на уме, наглые павианы.

— Эх! — Парень попытался изобразить подобающее разочарование.

Он вышел в прихожую. Девушка одернула джемпер и направилась за ним.

— Мы могли бы посидеть тихонько и сделать вид, что ты спишь, а утром я бы выскользнул еще до того, как она проснется, — упирался он, не желая сдаваться слишком быстро.

— В другой раз, — повторила она. — В следующем месяце мама работает в ночную смену, может, тогда?

Он кивнул. Надел ботинки и принялся искать шарф и перчатки.

— Блин, я забыл в комнате учебник французского. Можешь принести?

Девушка принесла. Когда он застегнул куртку, они снова начали обниматься. Сквозь все слои ткани она чувствовала его напряженный пенис; парень прижался к ней, и ее на мгновение охватило головокружительное бессилие. Оно показалось приятным — будто падаешь, не заботясь о приземлении, — и она поняла, что связь между рассудком и чувством, между мозгом и сердцем действительно так слаба, как утверждала мама, когда они на днях вели за кухонным столом серьезный разговор.

Рассчитывать особенно не на что. Рассудок — лишь носовой платок, в который можно потом высморкаться, сказала тогда мама с таким видом, будто знала, о чем говорит.

Да и кому знать, как не ей. У матери было трое мужчин, и, если дочь поняла правильно, ни одного из них удерживать не стоило. Меньше всего — ее отца. Она прикусила губу и оттолкнула парня. Тот немного смущенно усмехнулся.

— Ты мне нравишься, Вим, — сказала она. — Правда. Но сейчас тебе надо бежать, иначе опоздаешь на автобус.

— Ты мне нравишься, — отозвался он. — Твои волосы…

— Мои волосы?

— У тебя потрясающе красивые волосы. Будь я малюсеньким существом, я хотел бы в них жить.

— Погоди-ка… — Она улыбнулась. — Думаешь, у меня в волосах насекомые?

— Нет, совсем не то. — Его губы растянулись в широкой улыбке. — Я только говорю, что если умру раньше тебя, то хочу возродиться в виде маленького существа и жить у тебя в волосах. Тогда мы все равно будем вместе.

Девушка посерьезнела.

— Нельзя так говорить о смерти, — заявила она. — Ты мне очень нравишься, но, пожалуйста, не говори о смерти в таком легкомысленном тоне.

— Прости, я не подумал…

Она пожала плечами. Ее дедушка умер месяц назад, и они сегодня немного говорили на эту тему.

— Ничего. Ты мне все равно нравишься. Увидимся завтра в школе.

— Обязательно. Ой, теперь мне действительно надо идти.

— Может, все-таки проводить тебя до остановки?

Он помотал головой. Открыл дверь на лестницу.

— Не глупи. Тут всего двадцать метров.

— Я люблю тебя, — сказала девушка.

— Я люблю тебя, — отозвался парень, которому вскоре предстояло умереть. — Очень сильно.

Она в последний раз обняла его, и он помчался вниз по лестнице.

Мужчина, которому вскоре предстояло убить человека, рвался домой.

В свою постель или в ванну — неясно, куда именно.

«Наверное, и туда, и туда, — думал он, украдкой поглядывая на наручные часы. — Сперва горячая ванна, потом постель. Зачем говорить „или-или“, когда можно получить и то и другое?» Господи, он просидел с этими недотепами больше четырех часов… четыре часа! Он окинул взглядом стол, размышляя, не наскучило ли все это кому-нибудь из них так же, как ему самому.

Похоже, что нет. Сплошь радостные и довольные лица — конечно, под воздействием алкоголя, но все же видно, что им приятно проводить время в компании друг друга. «Шестеро мужчин в расцвете сил, — подумал он. — Успешные и благополучные, по крайней мере не бедствующие… и приземленные. Возможно, Гребнер выглядит чуть-чуть усталым и опустившимся, наверное, снова дал трещину брак… или фирма. А почему бы, собственно, как уже говорилось, не то и другое сразу?»

«Нет, с меня хватит», — решил он и заглотнул остатки коньяка. Обтер уголки рта салфеткой, всем своим видом показывая, что собирается встать из-за стола.

— Думаю, мне надо… — начал он.

— Уже? — спросил Смааге.

— Да. На сегодня хватит. Мы ведь уже обо всем переговорили?

— Кхе — произнес Смааге. — В таком случае следовало бы пропустить еще по рюмочке коньячку. Кхе…

Человек, которому вскоре предстояло убить, поднялся.

— Думаю, мне все-таки надо… — повторил он, намеренно недоговаривая. — Позвольте, господа, пожелать спокойной ночи, и не засиживайтесь слишком долго.

— Твое здоровье! — провозгласил Кейсма.

— Иди с миром, брат, — вторил ему Липпманн.

Выйдя в фойе, человек почувствовал, что не ошибся — он, несомненно, исчерпал свою норму. Попасть в рукава пальто оказалось непросто — настолько, что татуированный атлет-гардеробщик потрудился выйти из-за стойки и помог ему одеться. Было, конечно, немного неловко, и он поспешил спуститься по коротенькой лестнице и выйти в освежающую ночную прохладу.