Сквозь объектив - Соня Фрейм

* * *

«…Эта девушка среди толпы сразу притягивает к себе взор. Большие стрекозиные очки вызывающе сдвинуты на самый кончик носа. Скучающий взгляд оценивающе блуждает по людям и улицам, но не видит их.

Кто она, эта незнакомка? Она не рождена из морской пены — то была другая девушка, из другой истории. Эта же скроена из фрагментов модных журналов, но ее нет на обложках. Она как гремучий коллаж с Tumblr[2] — немного безвкусный, но притягательный в деталях.

Давайте угадаем, из чего она сделана. Она соткана из брендов, воспитана на интернет-пабликах. В кармане лакричный Fisherman’s Friend[3]. Очередная кофейная раздолбайка, которая предпочитает эмоджи словам. У нее дорогие шмотки, капризный характер и пустое сердце. Ее зовут Марина…»

* * *

— Ну и как?

— Да, впечатляет. Особенно про безвкусицу и пустое сердце. И про эмоджи вместо мозгов.

— Эй-эй, не принимай буквально. Это игра образов. В тебе есть такая дешевая нотка. Но это комплимент. Твоя фишка. Я вижу ее в твоих волочащихся нарядах, в манере себя вести… А самое главное — тебе на это плевать. Гранжево. Очень.

— Ладно, оправдался. А почему у меня капризный характер?

— Потому что ты избалованная девочка с властными замашками и дурными привычками.

— У меня только одна дурная привычка — надкусывать яблоки и бросать их.

— И это еще одна капля в твой образ.

— А сердце почему у меня пустое?

— А ты загляни внутрь — узнаешь.

— Ты, типа, крутой психолог? Знаешь, у кого какая начинка?

— А вот об этом я тебе расскажу в следующем эпизоде.

— Так и быть, я заинтригована.

* * *

Я не люблю слушать о себе.

Пугает, когда некоторые люди знают о тебе больше, чем ты сам. Тогда я в полной мере понимаю, что слова оставляют самые глубокие шрамы. Они превращаются в лезвие. Чем оно острее, тем неуловимее его прикосновение, и после кажется, что боль появилась раньше, чем тебя ранили.

Еще меньше я люблю говорить о себе сама.

Хотя иногда чувствую смутную потребность и ищу слушателя. Так ловишь случайных знакомых, вешаешь ненужную информацию на обслуживающий персонал, философствуешь с бездомными и алкашами… Ищешь священника, психолога или лучшего друга. Каждый думает, что однажды найдет того особенного, кто поймет его молча и в кого сможет влить все свои тайны, страхи и невысказанные слова.

Но таких людей не бывает. Потому что чужая жизнь в больших дозах — словно смертельная инъекция. Все ищут, в кого бы ее вколоть, но никто не хочет подставить свои вены.

Я выросла с убеждением, что этот мир не для тех, кто ищет собеседников. И не для тех, кто хочет выбраться из лабиринта кривых зеркал, состоящих из многих мнимых «я». Возможно, мы все бродим по жизни в странных клише и однажды сродняемся с ними.

Я терпима к клише. Они упрощают ожидания друг от друга.

Открыться можно только тому, кто будет беззащитен перед тобой так же, как и ты перед ним. Тогда слова перестанут быть ножами, а разговор — безжалостной дуэлью. Если бы у меня действительно была потребность делиться с людьми истинными мыслями, то Макс смог бы добавить в свое повествование что-то еще, кроме «у нее дорогие шмотки, капризный характер и пустое сердце». Но, откровенно говоря, меня не очень волнует его писанина — хотя в ней иногда и проскальзывают занятные моменты.

Поэтому я промолчу. Пускай будет капризный характер. Пускай останется пустое сердце.

— Я хочу писать только о роскошной жизни, — поделился Макс.

Он сообщил это в солнечный апрельский полдень, один из таких, когда небо обрушивается бездонной голубизной, а ветер притрагивается к коже словно крылья бабочек. Весенний воздух дурманил людей, стоило им только высунуться в форточку.

Но погода в Риге стояла еще прохладная, и балкон нашей с Максом кофейни пустовал. Да и в такой ветреный день велик риск, что чай из чашки окажется на лице. Однако мы всегда были сторонниками выпендрежа — и море нам по колено, и ветер нас не сдует. Поэтому сидели снаружи и, как невинные дети, потягивали молочный коктейль, оправдывая имидж кофейных раздолбаев, с которых он начал свою книгу.

Периодически он внимательно глядел на меня — а я смотрела, как лопаются пузыри в стакане. Мои темные очки сползли на кончик носа и грозились упасть прямо в бокал. Слегка приподняв их, я продолжила свое увлекательное наблюдение. Но прокомментировать его заявление как-то надо было.

— Недаром говорят: пиши о том, что ты хорошо знаешь.

— Да нет же, — слегка нахмурился он. — Просто пороки, которые расцветают в этой среде, наиболее интересны для изучения.

— Ты помешан на эстетике греха, — хмыкнула я.

— Ну и что? Самое интересное — это люди. Такие, как ты.

Я прикусила трубочку от коктейля и наградила Макса скептическим прищуром. Его длинные соломенные волосы были в легком беспорядке из-за ветра, и периодически он небрежно проводил по ним растопыренной пятерней.

«Велла: вы великолепны», — почему-то пронеслось в моей голове.

Поймав мой изучающий взгляд, он поинтересовался:

— Что-то не так?

— У тебя майонез на подбородке, — сообщила я.

Макс тут же нервно провел по лицу салфеткой, но опомнился и буркнул:

— Мы же не брали ничего кроме коктейля.

Я подавила ухмылку. Попался, как всегда. Все, что касалось внешности, он воспринимал с обостренной серьезностью. Мне нравилось его на этом периодически подлавливать.

— Шутка, друг мой. Не дуйся.