Госпожа президент - Анне Хольт

Амолии Фармен Холт, моему оруженосцу, моей подрастающей любимице

I got away with it.[1]

При мысли об этом она секунду помедлила. Старик перед нею чуть нахмурился. От январского холода на его болезненном лице уже проступили сизые жилки. Хелен Лардал Бентли перевела дух и наконец повторила слова, которых он требовал:

— I do solemnly swear…

За сто с лишним лет текст в старинной, переплетенной в кожу Библии изрядно стерся — так зачитали его поколения глубоко религиозных Лардалов. Впрочем, под лютеранским фасадом американской успешности сама Хелен Лардал Бентли тщательно прятала скептицизм. Потому-то и предпочла принести присягу, положив правую руку на то, во что так или иначе твердо верила, — на историю своей семьи.

— …that I will faithfully execute…

Она попыталась смотреть ему прямо в глаза. Смотреть на Chief Justice[2]точно так же, как все смотрели на нее; огромная масса людей зябко ежилась под зимним солнцем, вдобавок демонстранты, они стояли совсем далеко от возвышения, за пределами слышимости, но, как она знала, кричали TRAITOR, ПРЕДАТЕЛЬНИЦА, ритмично, враждебно, пока эти крики не глохли за стальными дверьми спецмашин, которые полиция подогнала сюда рано утром.

— …the office of President of the United States…

Взгляды всего мира были устремлены сейчас на Хелен Лардал Бентли. С ненавистью или восторгом, с любопытством или недоверием, а в отдаленных мирных уголках Земли, наверно, попросту с безразличием. Под перекрестным огнем сотен телекамер она в эти бесконечные минуты была центром мира и не должна, не станет думать о том деле.

Ни теперь, ни впоследствии.

Она крепче прижала ладонь к Библии и слегка вскинула подбородок.

— …and will, to the best of my ability, preserve, protect and defend the Constitution of the United States.

Народ заликовал. Демонстрантов увезли. Люди на почетном возвышении с улыбкой поздравляли ее, одни тепло, другие сдержанно. Друзья и критики, коллеги, родные, даже кое-кто из недругов, никогда не желавших ей добра, — все они говорили одно и то же, беззвучно или громко, во весь голос:

— Поздравляю!

Вновь она ощутила близость страха, который подавляла два с лишним десятка лет. Но здесь и сейчас, спустя секунды после вступления в должность, 44-й президент Соединенных Штатов Хелен Лардал Бентли выпрямилась, энергично пригладила рукой волосы и, глядя на людское море, раз и навсегда решила:

I got away with it. It's time I finally forgot.[3]

Красивыми эти картины никак не назовешь.

В особенности одна из них вызвала у него весьма сомнительные ощущения. Чуть ли не морскую болезнь. Наклонившись к самому полотну, он разглядел, что выпуклые желто-оранжевые мазки испещрены крохотными складками, как верблюжий помет на солнце. Так и подмывает провести пальцами по гротескным, разинутым ртам главного сюжета. Но он не стал этого делать. Картина и без того пострадала от перевозки. В балюстраде справа от перепуганного персонажа зияла дыра, холст порвался, унылые лохмы торчали в разные стороны.

О реставрации не может быть и речи. Ведь потребуется экспертиза. Если знаменитые живописные полотна и висели сейчас в одном из довольно скромных дворцов Абдаллы ар-Рахмана на окраине Эр-Рияда, то прежде всего потому, что он всегда по возможности избегал экспертов. Он был приверженцем простой ручной работы. И не видел необходимости браться за мотопилу, когда вполне можно обойтись обыкновенным ножом. Чтобы из некоего музея норвежской столицы попасть в безоконный спортзал в Саудовской Аравии, картины были украдены и вывезены мелкими преступниками, которые понятия не имели, кто он такой, и, по всей вероятности, у себя на родине загремели за решетку, причем не могли сказать ничего вразумительного о том, куда девались картины.

К женскому портрету Абдалла ар-Рахман отнесся благосклоннее. Хотя и в нем сквозило что-то отталкивающее. Даже проведя шестнадцать с лишним лет на Западе, причем десять из них в престижных учебных заведениях Англии и США, он испытывал отвращение к обнаженным грудям и к вульгарной манере женщин предлагать себя — равнодушно и вместе с тем непристойно.

Он отвернулся. Всей одежды на нем были только просторные белые шорты. Босиком он снова ступил на «беговую дорожку». Взял в руки пульт управления. Дорожка увеличила скорость. Из динамиков возле огромного телеэкрана у стены напротив послышалось:

— …protect and defend the Constitution of the United States.

Уму непостижимо. В бытность свою сенатором Хелен Лардал Бентли импонировала ему храбростью. Закончив престижный Вассар третьей по успеваемости, близорукая, пухленькая Хелен Лардал продолжила учебу в Гарварде, стала доктором философии. К сорока годам она успела удачно выйти замуж и вдобавок была партнером в седьмой по величине адвокатской фирме США, что само по себе свидетельствовало о недюжинном профессионализме, а равно об изрядной доле цинизма и практической смекалки. К тому же она стала стройной, белокурой и очков не носила. Опять-таки весьма умно с ее стороны.

Но выступить кандидатом в президенты — чистейшая заносчивость.

Тем не менее ее избрали, благословили и привели к присяге.

Абдалла ар-Рахман улыбнулся и, нажав на кнопку, еще ускорил бег дорожки. Резиновая лента обжигала подошвы. Однако он снова увеличил скорость, до своего болевого порога.

— It's unbelievable, — пробормотал он на беглом американском, уверенный, что ни одна душа на свете не слышит его сквозь метровой толщины стены и дверь с тройной изоляцией. — She actually thinks she got away with it![4]

— Великая минута, — сказала Ингер Юханна Вик и сплела ладони, словно полагала необходимым помолиться за нового американского президента.

Женщина в инвалидном кресле улыбнулась, но промолчала.

— Кто скажет, что мир не идет вперед, — продолжала Ингер Юханна. — После сорока трех мужчин… женщина-президент!

— …the office of President of the United States…

— Ты не можешь не согласиться, что это великое событие, — настойчиво сказала Ингер Юханна, снова глядя на экран телевизора. — Вообще-то я думала, сперва они выберут афроамериканца, а уж потом — женщину.