Убийство моей тетушки. Убить нелегко (сборник) - Ричард Халл

* * *

Моя тетя живет в непосредственной близости от небольшого и абсолютно безобразного городка Ллвувлл. Вот именно. В этом-то весь ужас. Во всех смыслах.

Как, скажите на милость, может хоть одно разумное существо жить в городе, чье название не в состоянии выдавить ни одна христианская глотка? А я утверждаю и настаиваю: «Ллвувлл» произнести невозможно. Человек склонен начинать слово с его начала, но в случае с Ллвувллом у вас этот номер не пройдет. Его надо начинать еще до начала, что само по себе смехотворно. Один литератор сказал мне по секрету, что «лл» в первой позиции следует артикулировать примерно как «схл» или «тхл», причем «т» или «с» на практике остается где-то «за бортом» – по-моему, совершенно бесполезная и неосуществимая рекомендация. Другой знакомый советовал воспроизводить в гортани легкий щелчок – так, как будто собираешься издать звукосочетание «кл», но в последний момент тебе сжимают горло и не дают этого сделать. Что я могу на это сказать? Если всякий раз вместо ответа на вопрос, где вы живете, судорожно хватать себя за горло и давиться слюной, это, пожалуй, вызовет толки.

Но предположим, вы приступили-таки к трудному делу произнесения данного слова – главные сложности подстерегают вас в середине. Там вы наткнетесь, естественно, не на «у» и даже не на «вув», а на что-то вроде удвоенного «о», однако все же с едва уловимым ароматом «у»! Это последнее руководство взято из учебника, но восклицательным знаком снабжаю его я. Автор руководства, видимо, не усмотрел необходимости в подобном знаке препинания. Как бы там ни было, хорошенько сдавив глотку и от души поплевавшись, вы можете наконец вступить в бой за финальное «лс» или «лт». Всего-то семь букв, а сколько возни!

Что касается меня лично, то в своей речи я по созвучию переименовал город в Глупый. Этим все сказано.

Ллвувлл – я со своим Глупым тут наверняка в меньшинстве, так что все же Ллвувлл, – если вы еще не догадались, находится в Уэльсе. Большинство людей, как я понимаю, не нуждаются в такой географической справке. И более жуткого места мне сроду не приходилось видеть. Поразительно, сколько народу задыхается от восхищения валлийскими ландшафтами. Я, например, только и слышу, как мне повезло жить в «очаровательном уголке». Не представляю, что в нем находят очаровательного. Сплошные дурацкие холмы. Ужасно утомительно на них взбираться – и только для того, чтобы тут же начать спуск. Вечно промозглые влажные леса. Причем всякий раз, когда я отправляюсь размять ноги, меня тут же гонит прочь какой-нибудь сторож с криками, что я, мол, представляю угрозу его дурацким фазанам и идиотским «луговым травкам». Ох-х! Как мне это осточертело! Нельзя ли уже убраться куда-нибудь в старый добрый Суррей?

А вот еще дороги. Отвратительные, головоломно извилистые узкие тропинки, почти повсюду испещренные голыми выступами кремниевой породы, тут и там проваливающиеся отвесными кручами, так что прохожему ничего не видно, кроме сплошных зарослей ежевики, шиповника и того, что имеет острые колючки, – будто ломишься через частокол. Еще надо добавить, что, даже когда удается проделать в нем брешь, какой-нибудь исполнительный идиот обязательно сразу затянет ее колючей проволокой. Ну а если кому из путников выпадет чудом избежать отвесных круч и частоколов, что он увидит перед собой? Всегда одну и ту же картину. Покуда хватает глаз, на целые километры вокруг – холмы и леса, леса и холмы, похожие, как братья-близнецы. За всю историю мира рука человека ни разу не коснулась этой бессмысленной беспорядочной мешанины, нагроможденной природой. А ведь она ждет уборки и огранки.

Так вот, вернемся к дорогам. Во всей округе нет ни единого сколько-нибудь протяженного участка, где можно вести машину с приличной скоростью. Подумать только! Да здесь никто нигде и никогда, я думаю, не ездил быстрее пятидесяти пяти километров в час. Если бы вы знали, какое облегчение я испытываю, оставив всю эту дикость позади, когда выезжаю на Уотлинг-стрит, где можно вволю разогнаться прямо к горизонту. Где нет этих убогих возвышенностей по сторонам и под колесами – ровное гладкое покрытие, а не эти ужасные ллвувллские тропы, которые ремонтируются так: покрываются очень тонким слоем гудрона, засыпаются очень большим количеством острых камней примерно с куриное яйцо величиной и в таком виде достаются несчастным участникам дорожного движения, чтобы те бесконечно долго ползли по дороге.

Я перечитал все, что успел написать, дабы отвести душу и выразить сильные чувства по поводу этого жуткого места, и мой взгляд задержался на «промозглых влажных лесах». Совершенно точное определение, доложу я вам. Никогда, абсолютно никогда не прекращается здесь дождь – кроме тех случаев, когда зимой идет снег. Говорят, что именно поэтому у нас тут растут такие прекрасные деревья – ведь именно из местных дубов были построены эскадры Нельсона и Родни[1]. Что тут сказать? В наше время корабли из древесины не строят, они больше ни к чему, а по мне так все деревья на свете в общих чертах одинаковы. Уж лучше пусть будет поменьше дождей, поменьше деревьев и побольше людей в округе. Как там? «Ах, Одиночество! Напрасно Мудрец воспел тебя не раз»[2]? Вот именно. Я бы гораздо охотнее согласился «вернуться в мир, где жить опасно», чем оставаться на этом «необитаемом острове».

Деревья и реки, реки и деревья. На каждое человеческое существо тут приходится, наверное, по несколько тысяч деревьев, и я уверен, что в радиусе тридцати километров здесь водится больше форели, чем людей. Еще хуже то, что из всех самых нудных, самых скучных людей на свете особо пламенный привет мне хочется передать любителям форели, то есть, я хочу сказать, любителям ловли форели, а не поедания ее. Truite meunière[3] – замечательное блюдо, лучше всего, на мой вкус, его готовят «У Сайро», а вот truite meunerie[4] – обычай размахивать руками, словно мельница, молотя цепом по воде и глуша форель, – это утомительно до колик. Удачный каламбур, не правда ли? Хотя и несколько натянутый.