Убийство моей тетушки. Убить нелегко (сборник) - Ричард Халл

Кстати, пролистывая написанное, я наткнулся на упоминание о Суррее. Нет-нет, на самом деле, будь я себе хозяин, поселился бы, естественно, не там. Говоря о «цивилизованном мире», я имею в виду цивилизованные страны. Сомневаюсь, что к таковым можно причислить какую-либо из частей Великобритании. В конечном итоге я думаю осесть в Париже, а возможно, в Риме – правда, там эти кошмарные фашисты… Время от времени я стану приезжать на Лазурный Берег, в Неаполь, в места вроде Рагузы[12] и Стамбула. А в сырьевые английские колонии, в эти грубые придатки Британской империи, – уж увольте, никогда. Однажды я познакомился с австралийцем, и он так пожал мне руку, что… Прошу прощения, я отвлекся.

Так вот, в настоящий момент я лишен возможности проживать где-либо, кроме Ллвувлла, поскольку тетка категорически отказывается выплачивать мне достаточное содержание, чтобы устроиться отдельно от нее. Остается только вообще отказаться от всяких финансовых требований к ней – во всяком случае, на время. Возможно, у меня получилось бы найти какую-нибудь работу, из тех, что унижают человеческое достоинство, но нет, думаю, вы и сами понимаете, что для меня это невозможно, исключено – ну просто совершенно немыслимо. Я однажды попробовал себя в модернистском стихосложении, но для коммерческого успеха такого занятия на свете не хватает культурных, утонченных людей – их слишком мало. И знаете, я даже рад этому.

Итак, мне приходится оставаться в Ллвувлле до тех пор, пока в нем – и вообще в этом мире – остается моя тетя, остается и настаивает, чтобы я прозябал в Ллвувлле. И она так скрупулезна, так педантична в исполнении своих обещаний, что, боюсь, никакие мои действия не склонят ее к прекращению «заботы» обо мне, а под заботой старуха разумеет постоянный присмотр. Ах, если бы, если бы только тетку… С теткой… Но нет, о таком варианте я даже думать не стану. От этой мысли перо дрожит у меня в руке, а в голове разгуливаются самые ужасные, пугающие фантазии. Все, надо убрать эти листочки в ящик, пока я окончательно не утратил покой. Не стану об этом думать… Не стану… Не стану… Это дорога в… Господи, что мне делать с этими слухами, с этими глухими подозрениями относительно смерти отца?!

На несколько дней я отложил записи и не прикасался к ним, чтобы спокойно, основательно все обдумать, привести мысли в порядок, как и собирался с самого начала. По внешним признакам наши отношения с тетей вернулись на обычный, постоянный уровень, то есть – без малейших проявлений сердечности. Конечно, она так же действует мне на нервы, как и всегда. Ее до крайности мужское, несентиментальное отношение к жизни и твердый обычай никогда «не взирать на лица» хоть кого из себя выведут, но я за время нашего совместного существования выработал защитные меры. Приложил все усилия к тому, чтобы все это не задевало меня более, чем лишь в определенной степени. Бо́льшую часть времени я проводил с моим пекинесом Так-Таком. Его восточная раскосая физиономия настраивает меня на спокойный философический лад.

«В сущности, если разобраться, что на этом свете имеет значение, чему следует его придавать? – как бы вопрошал пекинес. – Вот ты, без сомнения, мой единственный друг на земле, но и тебя я с радостью, с готовностью предал бы и бросил, если бы от этого хоть чуть-чуть зависел мой комфорт».

Какая похвальная честность, и какой откровенный цинизм! А разобраться – так он прав. Стальной, несгибаемый дух, даже если он заключен в оболочку «жирного тельца и белокурых сальных волос» – тут хочу оговориться: мой превосходный лак для волос отнюдь не придает им сальности, – так вот, мой стальной несгибаемый дух обязан мужественно принимать факты такими, каковы они есть.

Что ж, отлично, давайте взглянем в лицо фактам. Когда я писал: «… весь ужас, вся беда заключается в том, что моя тетка живет в Ллвувлле», я знал, что говорю. Я был бы гораздо счастливее, если бы ее не стало на свете. И если бы нашелся способ достичь этого без риска, то – поймите правильно, настолько она меня достала, до такой меры раздражения довела – я не остановился бы перед серьезными мерами для достижения данной цели. Желательно быстрыми и безболезненными. Но, увы, такого способа я не вижу.

Какого бы низкого мнения мы ни были о квумских органах правопорядка, но если мисс Милдред Пауэлл в ближайшее время тем или иным образом встретит свой безвременный и, очевидно, насильственный конец, подозрение абсолютно неминуемо падет на ее единственного родственника. На единственного человека, которому эта смерть явно выгодна материально, да еще с кем, как всем известно, она недавно поссорилась. И если именно этот последний в действительности будет движущей причиной ее отбытия из бренного мира, он автоматически и неизбежно окажется в большой опасности. К тому же, честно говоря, не думаю, что, как бы гениально ни удалось мне организовать дело, как бы ни был я уверен, что в конце концов обвинения с меня снимут, – так вот, не думаю, что выдержу затяжную кошмарную пытку подозрением, допросы с пристрастием, возможно, даже суд.

Это мне совершенно ясно. Я – слишком очевидный, слишком явный подозреваемый, чтобы позволить тете удалиться на тот свет внезапно; как ни старайся отмежеваться, как ни отстраняйся от такого события, сколь бронебойное и стопроцентное алиби ни подготовь – заподозрят. Следовательно, не может возникнуть даже вопроса об убийстве, и я отказываюсь о нем долее размышлять.

Видите, как много я успел сегодня написать до того, как меня вдруг отвлекло любопытное происшествие. В течение уже долгого времени Так-Так ведет тяжелую распрю с тетиными белыми голубями. Он категорически – и, на мой взгляд, совершенно справедливо – возражает против их присутствия в доме (в саду они ему не встречаются), так что пускается шумно преследовать их при первой возможности. Увы, все напрасно, у него слишком короткие ножки. Тетка, в свою очередь, приучила голубей клевать у нее прямо с ладони и позволяет им залетать в помещение через французское окно, которое распахивает настежь даже в самые суровые зимние дни, – плевать она хотела на порывы невыносимо морозного воздуха, проникающие внутрь. Итак, сегодня Так-Так мирно спал на солнышке – его рыжевато-бурый окрас превосходно гармонирует с коричневато-золотыми тонами ковра! Так вот, он лежал настолько спокойно и неподвижно, что один голубь, без всякого приглашения впорхнув в окно, не просто не заметил Так-Така, а наступил прямо на его потешный носик-пуговку!

Естественно, песик его сцапал. Любой его сородич на его месте поступил бы так же. Я – не великий поклонник голубей, но был бы благодарен Так-Таку, если бы он загрыз птицу не прямо у меня в комнате и не в такой неподходящий момент. Во-первых, на ковре осталось маленькое, но совершенно отчетливое пятно. Во-вторых, происшествие это оказалось слишком уж в унисон моим мыслям. Вот если бы тетя каким-нибудь этаким образом попала в челюсти судьбы, если бы с ней приключилось что-нибудь в таком роде!.. Видимо, надо сказать Эвансу, пусть похоронит голубя. А то еще Так-Так расшалится с трупиком. Лучше закопать его где-нибудь подальше, а то пекинес опять найдет и откопает. Вот ведь морока…