Ученик лоцмана - Борис Борисович Батыршин

Борис Батыршин

«Ученик лоцмана»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. «Моряк, покрепче вяжи узлы…». I

…Неспокойная голубая волна

Всё бежит, всё бежит, не кончается.

Море Белое, словно чаша вина,

На ладони моей качается…

Да, знаю, в оригинале поётся про Чёрное море. Но что я могу сделать, если сейчас за бревенчатыми стенами, в какой-то сотне метров бьются в серые покатые валуны берега волны, и мерный их плеск отзывается в дешёвенькой ленинградской гитаре едва уловимым гулом, который можно почувствовать, лишь положив ладонь на фанерную деку? Так что — да, именно Белое море, а точнее — Ругозерской губы, глубоко врезающейся в карельский берег со стороны Кандалакшского залива, где в крошечной бухточке, на высоком, взбегающем к сопкам, берегу расположились домики Беломорской Биостанции МГУ.

Мы — я и Володя Зинченко, мой матрос, сидим в предбаннике и предаёмся самому, что ни на есть, безудержному кейфу. Баня вообще-то, немаленькая — в ней ежевечерне услаждают свои утомлённые телеса горячей водой и мочалами сотрудники ББС и многочисленные студенты, приехавшие сюда на полевую практику. Обычно помывочные процедуры продолжаются часов до одиннадцати вечера, после чего баньку запирают — но сегодня персонально для нас сделали исключение. Мы пришли из Нильмогубы, куда возили группу второкурсников с аспирантом — собирать образцы беспозвоночных. Вода там –как, впрочем, и вдоль всего побережья — такая прозрачная, что с борта судна свободно видны на глубине десятка метров маленькие морские звёзды, струящиеся многометровые чёрно-зелёные полосы ламинарий, слегка колышущиеся в придонном течении, а так же висящие в толще воды странные прозрачно-хрустальные создания длиной примерно в палец. Их студенты вылавливали сачками на длинных ручках и помещали со всеми предосторожностями в банки морской водой.

За этим увлекательным занятием мы немного позабыли о течении времени — здесь, на Беломорье, ближе к концу лета сделать это особенно легко, поскольку солнце висит над горизонтом чуть ли не круглые сутки, и восемь вечера в плане освещённости мало отличается от половины одиннадцатого. В итоге на ББС мы пришли только к десяти вечера — пришвартовались, выпустили на пирс уморенных качкой студентов, а сами без перерыва на ужин принялись таскать из прибрежного сарайчика коробки, ящики с запасом провианта для наших «отпускников» на острове Костьян. Назавтра, рано утром, «Штральзунд» отправится туда. Не самый долгий и сложный переход — однако подготовиться, загрузиться, долить в бак запас солярки, проверить масло в дизеле следовало с вечера. В итоге, когда мы, наконец, добрались до студенческой столовой и проглотили оставленный для нас дежурными девчонками-второкурсницами ужин, банька уже опустела, и пришлось долго уговаривать истопника Макарыча, чтобы он пустил двух усталых пахарей моря погреть после трудового дня свои косточки. И не только паром — не имея никакого алкогольного профита с планово омывающихся в бане студентов (сухой закон на ББС не то, чтобы строг, скорее, избирателен), резонно рассчитывал получить недостающее от нас. А я что, я ничего -как говорил Александр Васильевич Суворов, «Портки последние продай, а после бани выпей!» А нам и продавать ничего не надо: в настенном шкафчике, в крошечной каютке «Штральзунда» припрятаны две бутылки буржуинского питьевого спирта «Рояль» — и мы, отправляясь на берег, конечно, не забыли прихватить ту, что была уже почата.

…Я все думаю об одном, об одном,

Словно берег надежды покинувши.

Море Белое, словно чашу с вином,

Пью во имя твоё, запрокинувши…

Гитара в моих руках умолкла — я потянулся за стаканом и обнаружил, что он пуст. Володька встряхнул бутыль — там прозрачная девяностошестиградусная отрава плескалась на самом донце. Рядом в большом стеклянном графине ядовито желтела запивка, набодяженная из трёх пакетиков лимонадного порошка «Зуко» — вся наша роскошь на сегодняшний вечер, если не считать открытой банки с килькой в томате и половины буханки серого хлеба, накромсанного толстыми неровными ломтями. Нож, которым была проделана эта операция, лежал тут же — характерная зоновская финка с наборной ручкой из цветного плексигласа и вогнутого от частых заточек лезвия. Её я выменял неделю назад у рыбака в Пояконде на две бутыли «Рояля», и теперь она выполняла, за неимением другого инвентаря роль четырёх столовых приборов, а заодно, и открывашки.

Нет, не подумайте, что мы вчетвером (компанию нам составили две нимфы-лаборантки, закутанные в экономные простынки) вот так, с ходу одолели три четверти литра чистого –почти половину пришлось отлить упомянутому Макарычу, и теперь Володька, под обиженными взглядами «собутыльниц» разливал оставшиеся крохи огненной воды по стаканам.

Нет, ну это никуда не годится — так хорошо сидели, и на тебе!.. Я отложил гитану и зашарил вокруг в поисках одежды, более существенной, чем махровое полотенце, обмотанное вокруг чресел.

— Сиди уж! — буркнул Володька и встал. Полотенце его при этом свалилось на пол, вызвав хихиканье нимф, но он не обратил на это внимания — натянул на голяк брезентовые рабочие штаны и босиком пошлёпал к выходу.

Баня была спланирована по-дурацки — чтобы попасть на улицу из маленькой «комнаты отдыха», где мы предавались излишествам нехорошим, надо было миновать помывочную, а потом и предбанник. Туда-то и направился мой напарник, а парой секунд спустя из-за двери донёсся гулкий шлепок, болезненный вопль и рассыпчатая матерная тирада.

В помывочной нашим глазам (нимфы, разумеется, кинулись вслед за мной) предстало прискорбное зрелище: Володька сидел на залитом водой кафельном полу и обеими руками держался за голень. Обмылок, на котором он поскользнулся, валялся тут же, рядом.

— Кажется, ногу сломал. — виновато сказал он. — Помогите добраться до медпункта, а?

Я не представился? Меня зовут Сергей, Сергей Баранцев. Москвич, неполные двадцать восемь лет, закончил один из столичных технических ВУЗов по специальности, которая не имеет отношения к тому, о чём дальше пойдёт речь. Ещё в школе увлёкся фантастикой — перечитал всё, до чего смог дотянуться дома, у многочисленных приятелей и даже в читальном зале столичной Некрасовской библиотеки, куда специально записался специально ради этого. Параллельно занимался всякой ерундой — с точки зрения моих родителей, разумеется: ездил на слёты КСП, позанимался в институтской парусной секции, и даже приобрёл на деньги, заработанные в абаканском стройотряде после третьего курса парусный разборный катамаран. На нём я каждое лето выбирался сначала на Московское море, потом на Селигер, Ладогу, Онегу, а там дело дошло и до вылазок посерьёзнее, вроде Белого моря. Параллельно со своими друзьями по московскому КЛФ-у (если кто не в курсе, это расшифровывается, как 'Клуб любителей фантастики) совершил несколько походов на ялах — больших парусных шлюпках, оснастка которых, как мне объяснили, не менялась последние лет двести. Друзья руководили подростковым парусно-туристическим кружком, так что уже к концу первой полуторанедельной вылазки я управлялся с раритетными снастями и тяжёлыми вёслами, рукоятки которых были залиты для баланса свинцом, не хуже их несовершеннолетних подопечных.

Время шло; институт я закончил и даже год поработал по распределению в одном из московских «ящиков» — так, если кто не помнит, именовались тогда разного рода секретные НИИИ, работавшие на нужды оборонки. Страна успела измениться до неузнаваемости — сначала грянула перестройка с её антиалкогольной кампанией, кооперацией и прочими радостями демократизации и ускорения. Что до меня — то я к тому времени успел накопить немалый опыт в «самиздате», и не в том его сегменте, что был посвящён Солженцыну, Шаламову, «Доктору Живаго» и прочим светочам демократии — а в другом, тиражировавшем на тех же полупрозрачных листочках под множество слоёв копирки шедевры западной фантастики в самопальных переводах: «Звёздных королей» Гамильтона', «Дюну», Фрэнка Херберта, «Хроники Эмбера» Роджера Желязны, толкиеновского «Властелина Колец», причём в полном варианте, все три книги, а не одни только вышедшие в 83-м в Детгизе «Хранители», и много ещё чего другого. Особых прибылей я на этом полуподпольном бизнесе не имел, да и не стремился — занимался им для того, чтобы иметь возможность самому читать без особых затрат. Но теперь, когда понятия о законности неожиданно сместились, и книгоиздательство из государственной монополии и столпа идеологии неожиданно сделалось вотчиной кооператоров — я сбежал из своего «ящика» и очертя голову кинулся в мутный омут нарождающегося книжного бизнеса.

Чего только не выпало тогда на мою долю: и лотки на Кузнецком мосту, где торговали самопальными изданиями на скверной бумаге и с ещё более скверными переводами; и пересылки