Ученик лоцмана - Борис Борисович Батыршин

острым концом обращённого вверх и ставящийся на грота-штаге, снасти, оттягивающей к носу грот-мачту; кливере — ещё одного треугольного паруса, который полагалось ставить на кливер-штаге, идущем от топа мачты к кончику бушприта, и наконец, вспомогательной бермудской бизани, которую ставят довольно редко, когда предстоят частые лавировки при слабом ветре. Сейчас я решил обойтись гротом и стакселем, о чём и сообщил попутчику. Он кивнул и на удивление ловко взялся за дело — распустил штертики, притягивающие гафель вместе с уложенным складками парусом к гику,отдал и в несколько рывков выбрал грота-фал, подтягивая гафель вверх. Грот, трапециевидный парус площадью примерно в пятнадцать квадратов заполоскал, перекинув гик на подветренный борт, пока «попутчик» не выбрал втугую топенант-гик и грота-шкот. Вообще-то на яхтах современной постройки для этого служат особые лебёдки, прилично экономящие силы и позволяющие при необходимости работать одной рукой, но «Штральзунд», как и его систер-шипы был оснащён с претензией на стиль «ретро» — а потому снасти приходилось тянуть по старинки, а крепить на обычные деревянные утки и кофель-нагели. Незнакомец управился с этим буквально в несколько движений, так что я не мог не оценить его опыт в обращении с парусной оснасткой и особенно искусство в вязании узлов — они словно сами возникали под его заскорузлыми жёсткими даже на вид пальцами.

«Штральзунд» вздрогнул всем корпусом, накренился на правый борт и пошёл быстрее — энергия ветра прибавилась к невеликим лошадиным силам дизелька. Я одобрительно крякнул и убавил обороты.

Выбрав слабину так, чтобы полотнище грота не полоскало, мой попутчик взялся за стаксель и обошёлся с ним так же быстро и умело. После чего завёл оба шкота на утки и уселся на наветренный борт, и я заметил, что место он выбрал так, чтобы иметь возможность видеть, что происходит у нас по курсу, на пару кабельтовых вперёд — мне-то обзор закрывала рубка и задранный полубак с бушпритом и висящей под ним верёвочной сеткой. Что ж, предосторожность нелишняя — отлив уже в самом разгаре, и не хватало ещё налететь на полном ходу на притаившийся под водой камень, или притопленное бревно, из числа тех, что десятками тысяч выносит каждый год в море Северная Двина. Впрочем, торопиться особо некуда — «Штральзунд» весело бежит в нужную сторону, никаких видимых препятствий не было, и я уже начал прикидывать, как лучше будет заходить в бухточку за островом, где располагалась наша якорная стоянка. Пожалуй, стоит обогнуть Костьян мористее — так получится слегка дольше, но зато не придётся лавировать среди луд, во множестве рассыпанных под берегом, обращённым к материку. И тогда можно будет, выйдя на открытый простор, обращённый с сторону залива, сделать поворот оверштаг, потом привестись к ветру — и добежать до места красуясь собой, в крутой бейдевинд, с сильным креном, неся на форштевне высокий белопенный бурун. Я ещё раз прикинул расстояние и направления ветра и течений: так, этим галсом мы будем идти ещё четверть часа, а потом надо готовиться к повороту. Учитывая недостаток рабочих рук на судне — операция не самая простая. Но беспокоиться не о чем — добровольный матрос уже доказал свою высокую квалификацию.

— Вижу, вам приходилось ходить на парусных судах? — спросил я, вынужденно повысив голос — приходилось перекрикивать громкое шипение и барабанные удары волн в деревянный корпус. — На крейсерских яхтах, или на чём-то посерьёзнее?

— Мне на всём приходилось ходить. — отозвался он. «Штральзунд» как раз вырезался за Костьян, и ветер резко зашёл к норду. Грот захлопал, заполоскал — я налёг пятой точкой на румпель, а мой попутчик принялся торопливо выбирать шкоты. Теперь мы шли по-прежнему, левым галсом, но гораздо круче к ветру — соответственно, увеличился крен, и волны нет-нет, да захлёстывали планширь.

— А это что, там, маяк? — внезапно спросил он и вытянул руку в сторону дальнего берега. Собака при этом его жесте выскочила на крышу рубки и сделала в указанном направлении стойку — точь-в-точь, как сеттер на дичь, ушки торчком и даже свёрнутый бубликом хвост немного распрямился, и нервно подрагивает. Я пригляделся — далеко, на фоне острова Великий, что отделяет Великую Салму от Кандалакшского пролива, мигала крошечная световая точка.

— Маячный буй, автоматический. — я искоса глянул на карту, которая лежала на откидном столике, придавленная пружинным зажимом, буй был помечен на ней красным крестиком с трёхзначным номером. — Отмечает судовой ход для крупнотоннажных судов. Ходя тут иногда до Пояконды и обратно — хотя, какие они крупнотоннажные, смех один. Вот в Кандалакшу здоровенные дуры тянутся, но не здесь, далеко, по ту сторону островов.

Он помолчал несколько секунд, словно оценивая сказанное, проверил, надёжно ли крепится на утке шкоты, и полез под полу плаща — в ту самую замеченную мною давеча поясную сумочку. Наощупь открыл и, зацепив тремя пальцами, извлёк на свет небольшой предмет, блеснувший на солнышке хрустальным оптическим стеклом и полированной тёмной, старинной даже на вид, бронзой.

Я собрался, было спросить, что это такое, но тут стало не до вопросов: «попутчик» пристроил непонятную штуку на колене (теперь она всё больше напоминала старинную астролябию) и стал ловко перещёлкивать лимбы, то проворачивая на несколько делений, то совмещая с подвижными выступами, то бросая зачем-то взгляд на неяркое солнце. Подожду, что будет дальше, решил я, вытягивая всё же шею, так чтобы лучше разглядеть все эти необычные манипуляции, сопровождавшиеся звонкими металлическими щелчками.

«Попутчик» первым прервал молчание, нарушавшееся до сих пор только шипением воды у скулы да тоскливыми криками чаек.

— Вам, случайно, не известны наши нынешние координаты? Желательно, как можно точнее?

Я едва не поперхнулся от неожиданности.

— Только Костьяна. Шестьдесят шесть градусов двадцать девять минут сорок… нет, сорок одна секунда северной широты, Тридцать три — двадцать три и… то ли пятнадцать, то ли семнадцать секунд восточной долготы. Точнее, извините, не знаю, тут на стёрто…

Думаете, я помнил координаты Костьяна наизусть? Как бы не так — просто Лёша Волков, набрасывая на меня кроки, зачем-то пометил их совсем крошечными цифирками ниже названия островка. На моей памяти они понадобились впервые — и, что характерно, не мне…

— Благодарю.

Новая серия металлических щелчков. «Попутчик всмотрелся в испещрённые неразличимыми с такого расстояния значками металлические кольца и ползунки, удовлетворённо крякну и убрал 'астролябию» в поясную сумочку. Когда он снова заговорил, голос его был сухим, резким; незнакомый акцент усилился ещё больше.

— Поворачивайте на маячный буй. — распорядился он.

…вот-те — нате, хрен в томате!..

— Это с какого такого перепугу? — осведомился я. Нам к тому берегу не надо. Сейчас вот увалимся под ветер и пойдём в проливчик между Костьяном и во-он теми маленькими островками.

И для убедительности махнул рукой.

— Мне надо. — голос стал ещё суше, ещё резче.

— Вам надо — вы и добирайтесь, А меня люди ждут.

Происходящее стало меня раздражать. Что за наглость, в самом деле? Нет, я понимаю, старших надо уважать, к тому же у человека неприятность — но всему же есть предел!

Однако, совсем уж обострять ситуацию не хотелось.

— Да вы не переживайте, за сутки-двое наверняка найдёте оказию. Мимо Костьяна много рыбаков ходит, и туристы тоже. Договоритесь — они вас подбросят на Великий, а меня люди ждут.

Он поднялся, держась за вантину, запустил руку в складки плаща, а когда вытащил её — в ладони оказался большой револьвер с массивным стволом. Чёрная дырка дула смотрела точнёхонько мне между глаз.

— Я уже нашёл… оказию И лучше бы тебе, парень, не упрямиться.

Я немного разбираюсь в оружии — крупноформатная толстая книга «Пистолеты и револьверы» некоего Жука, слыхали? Чудище, которое «попутчик» извлёк из-под своего плаща, нисколько не походило на наган, зато до чрезвычайности напоминало британский «Веблей-Скотт», вроде того, что мелькает пару раз в бессмертных «Приключениях Шерлока Холмса и доктора Ватсона». Прямо скажем. Не самый распространённый в наших краях образец огнестрела — гранёный длинный ствол, как и полагается армейской, офицерской модели, прихотливо вырезанная гребенчатая мушка. Пугач? Игрушка, испанская копия исторического образца, какие в последнее время во множестве мелькают на полках сувенирных магазинчиков? Ох, не похоже — вон, тёмно-серые кончики пуль выглядывают из каналов ребристого барабана, воронение на металле кое-где вытерто до белизны, надо полагать, от частого использования — да и не держат копии вот так твёрдо, уверенно.

А ещё — почему-то мне не было страшно. Вот нисколечко! Сиди я сейчас в салоне пассажирского лайнера, в проходе которого размахивает какой-нибудь «Береттой» или «Узи» смуглый тип с физиономией, до глаз прикрытой