Стремительный поток - Эмили Лоринг

Великолепный родстер,[1]желтый с черными каемками, пронесся по главной улице Гарстона, нарушая все законы – как человеческие, так и божественные. Когда он приблизился к перекрестку в оживленном деловом районе, человек в форме властно поднял руку в белой перчатке. С нагловатой, вызывающей улыбкой девушка, сидевшая за рулем, продолжила свой стремительный путь. Страж порядка бросился наперерез, а когда машина проезжала в дюйме от него, запрыгнул на подножку и скомандовал:

– Остановитесь у обочины! – таким голосом, который сделал странную вещь с громко стучавшим сердечком девушки.

Она взглянула на регулировщика черными блестящими глазами с пушистыми ресницами на удивительно белом лице, и призналась:

– Вы победили, тиран, – и вышла из родстера на тротуар.

Полицейский отсалютовал в ответ на приветствия от веселой компании, катившей мимо в роскошном автомобиле, прежде чем потребовать:

– Ваши водительские права.

Девушка поспешно извлекла из сумочки карточку.

– Вот. Пожалуйста, не бейте меня, – сказала она с наигранным раскаянием и с триумфом отметила про себя, что бронзовая кожа мужчины слегка порозовела, когда тот принялся изучать карточку.

Не такой уж он крутой, каким хочет казаться, да к тому же одет в форму обычного городского, а не дорожного полицейского.

– Это ваше настоящее имя?

– Разумеется. Я – Джин Рэндолф.

Означало ли это что-нибудь для него, или она лишь вообразила, как он слегка сжал зубы?

– Ваша машина зарегистрирована в Нью-Йорке. Что вы делаете здесь?

Джин возмутил его тон, возмутил прямой взгляд, лишивший ее самоуверенности, возмутила необходимость улыбаться своей самой очаровательной улыбкой какому-то полицейскому, возмутил нахлынувший ужас оттого, что этот парень встал на пути машины, а теперь она чувствовала абсолютную пустоту в тех местах, где должны были находиться ее колени.

Девушка наморщила лобик:

– Что я здесь делаю? Ничего особенного. Я приехала, чтобы провести зиму с отцом и… и… вы можете все испортить! – Ее голос зазвенел от возмущения. – Мне не более приятно находиться в вашем захолустье, чем вам держать меня здесь. – Она презрительно взмахнула рукой. – Этот городишко умер или только спит?

– Имя вашего отца?

Джин почудилось, будто ее неожиданно обдало ледяным душем.

– Хью Рэндолф. Полагаю, вы знаете, кто он?

Полицейский проигнорировал вопрос, делая запись в своем блокноте. Джин показалось, будто миллионы глаз рассматривают ее из окон. Она ощутила, как ее лицо заливается краской до самых полей мягкой белой шляпки.

– Вот так способ приветствовать гостей вашего города, лейтенант!

В первый раз черные – нет, темно-серые, прозрачные, глубокие – глаза офицера встретились с ее глазами, глядя пристально и пугающе.

– Я приветствую гостей настолько любезно, насколько они того заслуживают. – Он вернул девушке права, передал листок бумаги: – Предъявите это в суде завтра утром в десять, – и сошел с подножки. – Езжайте дальше!

Джин спокойно посмотрела на него и снова устроилась за рулем.

– А что, если мне не хочется ехать дальше?

– Ограничение на стоянку в этом месте – пять минут, – невозмутимо сказал он, прикоснулся к фуражке и пошел прочь.

Девушка посмотрела ему вслед, отметив пружинистость поступи и уверенно расправленные плечи. Он был стройным, подтянутым, при этом совершенно не худощавым. «Скорее всего, ему лет тридцать пять», – подумала она.

Вернувшись на свой пост, офицер непрерывно отвечал на приветственные взмахи, кивки и улыбки прохожих. Джин возмущенно фыркнула, завела машину и сказала самой себе: «Тоже мне, великий вождь. Если он регулировщик, то почему в такой форме? Может быть, в этом городе не хватает дорожных полицейских и он стоит на замене? Нет, он выписал мне повестку так, будто всю жизнь этим занимается. С таким лицом и с таким железным спокойствием ему бы в кино сниматься. У меня сердце ушло в пятки, когда он выскочил на дорогу. В первый раз в жизни я так сильно испугалась. Отец будет в ярости, когда увидит повестку… А зачем ее показывать?» Она слегка нахмурилась, взглянув в маленькое зеркало над ветровым стеклом, критически присмотрелась к своему белому твидовому костюму с выглядывающим из-под него бежевым шерстяным джемпером и скорчила рожицу девушке в зеркале:

– Не думаю, что этот коп смог бы сейчас определить, шестнадцать тебе или шестьдесят.

Деловая часть города осталась позади. Джин медленно ехала по бульвару, обсаженному деревьями, которые пылали яркими красками. Желтые, зеленые, малиновые, алые листья – вся палитра осенних оттенков. Вверху, над покачивавшимися верхушками, висело розовое облачко, казавшееся пышным комком сладкой земляничной ваты. Внизу, позади больших домов, поблескивала окаймленная густой растительностью река сапфирового цвета, как небо, которое она отражала. Похожий на прозрачные брабантские кружева, бледный, как волосы русалки в лунном свете, туман клубился над ее поверхностью. Сумерки ждали заката, чтобы ускорить свое неспешное наступление. От этой красоты у Джин перехватило дыхание. Ведь она уже успела подзабыть прохладное великолепие новоанглийской[2]осени.

В прозрачном воздухе раздался мелодичный звон. Колокола? Их музыка опускалась с небес, словно серебряный дождь, ниспадала мягко и нежно, сливаясь в звучные аккорды.

Церковный набат! Она вспомнила. Когда религиозные секты Гарстона объединились в общину под одной крышей, Хью Рэндолф подарил храму эти колокола в память о своей матери, которая, опережая современников, была убеждена в том, что различным вероучениям ради собственных последователей, духовного влияния да и финансов тоже необходимо встать под одно знамя. Еще он выделял ссуды пасторату в «Холлихок-Хаус», доме, в который его прабабушка пришла невестой. Джин помнила едкие замечания матери, когда той приходилось слышать о щедрости отца. Девушка вздохнула: жизнь в семействе Рэндолф имела свои сложности. Дорога шла в гору; по сторонам стояли красивые старые здания, смотревшие окнами, расцвеченными закатом, на город. Джин погнала родстер выше по склону к поместью «Хилл-Топ», вотчине своего отца. Особняк раскинулся величаво, как аэроплан. Пристройки были похожи на крылья, покоящиеся на бархатных лужайках. Сам дом сиял, отражая стеклами лучи катившегося к горизонту солнца. Под холмом поблескивала река. Когда автомобиль остановился, к нему неспешно приблизился человек. Его фарфорово-белые зубы, словно миниатюрные могильные памятники, сделанные так, чтобы выдержать разрушительное действие времени, сверкнули в приветливой улыбке. Эзри Баркер! Конечно, крестили его именем «Эзра», – но для всего мира он был просто Эзри. Улыбка его была такой теплой, что остатки холодка в душе Джин растаяли. Уж он точно из тех жителей Гарстона, кто искренне радовался ее прибытию. Эзри работал в усадьбе садовником еще задолго до того, как она родилась, и был ее преданным рабом и союзником в борьбе против дисциплины.