Стремительный поток - Эмили Лоринг

– Ах, Джин, до чего приятно снова видеть тебя здесь! Надолго? – Старик энергично потряс хрупкую руку девушки.

– На зиму. Как я соскучилась, Эзри!

– Я услышал шум мотора и решил встретить тебя. А как мама? Она приедет?

Зеленые глаза Эзри светились добротой, голос рокотал от нежности. У Джин сдавило горло. Она надеялась, что ее встретит отец. Дурочка! То, что она едва не задавила чокнутого копа на дороге, совсем расшатало ее нервы.

Джин сердечно улыбнулась неуклюжему человечку.

– Эзри, ты душка! – Улыбка исчезла с ее губ. – Нет, мать не приедет. Она… очень занята, пишет новый роман.

– У нее такой огромный успех, правда? И не думал я, когда она нас покидала десять лет назад, что мы будем смотреть на ее фотографии во всех газетах. А ты тоже станешь писательницей, Джин?

– Нет, Эзри. Природа потратила все благо, предназначенное нашей семье, когда сделала бабушку великой певицей, а маму – писательницей. Так что я бесталанная. Неплохо играю на органе, вот и все. Покажешь мне завтра сад? Я наслышана о его красоте.

– Конечно, а как же! А еще у меня другая работа есть. Я – пономарь в нашей церкви. – Голос Эзри звенел от гордости.

Джин поддразнила его:

– Ты?! Служитель церкви? Поверить не могу, Эзри. Глядишь, ты и меня когда-нибудь привлечешь в ее лоно.

Когда она побежала к ступенькам, Эзри добродушно ответил:

– Это тебе совсем бы не повредило. Скажи-ка, Джин, ты уже успела влипнуть в какие-нибудь неприятности? Кажется, я вижу старые симптомы. Не привезла ли ты с собой свою Ужасную Сестрицу-близняшку, а?

– Боюсь, что привезла, Эзри, – вздохнула девушка.

Много лет назад маленькая Джин выдумала виновницу всех своих бед и, когда ее ждало наказание за детские проказы, всех убеждала, будто это не она набезобразничала, а Ужасная Сестрица, которая вечно заглядывает к ней в гости в самый неподходящий момент.

– Эх, ей лишь бы тебя помучить, – хихикнул садовник и уселся за руль, чтобы отогнать родстер в гараж.

Джин остановилась на пороге комнаты, которая была ее безраздельной собственностью десять лет назад, а казалось, будто она покинула ее вчера. В комнате ничего не изменилось. Веселенькие шторы, мягко поблескивающее красное дерево, детские книги на полках… Чулан! Сколько раз ее гадкая близняшка подвергалась заточению в этой «темнице», чтобы «хорошая девочка Джин» смогла выйти на свободу! Ей не хотелось считать. Словно чтобы изгнать неприятное воспоминание, девушка распахнула дверь чулана. И не поверила своим глазам. Превращение. Волшебство. «Темница» стала комнатой красоты. Она совершенно не соответствовала характеру этого дома, но, ох, до чего же очаровательно выглядела! Стены выкрашены в розовый цвет, дверь с внутренней стороны покрыта розовато-лиловым лаком и отделана серебром; над туалетным столиком мерцают зеркала; перед столиком, уставленным хрустальными флаконами, – розовая скамеечка с серебристой спинкой…

Это устроил ее отец. Он действительно о ней заботится. Мать считала его пережитком ледникового периода, но теперь Джин вспомнила, как переживал отец из-за того, что одна гувернантка за другой отказывались продолжать войну против Ужасной Сестрицы, а маму огорчало лишь то, что постоянные перемены мешали ей работать, в то время как она была решительно настроена сделать себе имя, которое позволило бы ей вырваться из захолустного городка Гарстона. Отец предупреждал Джин, что недисциплинированность принесет несчастье ей самой и всем, кто ее любит, и серьезно добавлял: «Тобой движет стремление к сопротивлению. Тебе кажется, что дерзость означает храбрость. Это не так. В девяти случаях из десяти дерзость означает недостаток ума. Когда-нибудь, угодив в стремительный поток жизни, который подхватит тебя, закружит и накроет с головой, ты вспомнишь мои слова».

Сегодня, когда этот церемонный дорожный коп… Ну вот, он опять влез в ее мысли, шаря в них взглядом своих холодных внимательных глаз. Джин поспешно прошла к окну. Было еще достаточно светло, чтобы различить склон холма, под которым бежала река. На полпути к реке виднелась дымовая труба. Это означало, что бревенчатый домик для игр, умостившийся на склоне, по-прежнему стоит на своем месте. На небе мерцала звезда. Левое крыло, где жила бабушка Джин с материнской стороны – графиня Виттория ди Фанфани, – было усеяно освещенными окнами. Оно представляло собой независимое поселение, этакий кусочек Италии, перенесенный в Новую Англию.

Как относится Хью Рэндолф к тому, что теща живет в его доме? Что он почувствовал десять лет назад, после того как его покинула жена с единственным ребенком? Джин помнила свое невыносимое желание бегом вернуться назад, когда она с грустью смотрела через плечо на дом, который покидала, но она не была бы дочерью своего отца, если бы не умела скрывать эмоции. Проклятая рэндолфская сдержанность! Отвратительная штука! Никто из ее развеселых знакомых не страдал бы так из-за того, что родители расстались. Но Джин никак не могла отогнать от себя мысль о том, что это позор. Она и ее мать жили в свое удовольствие, и за все эти годы никто не смотрел на нее так холодно, так неодобрительно, как тот дорожный…

«Забудь об этом!» – взорвалась Джин, перед тем как снова вернуться на дорожку воспоминаний.

Они с матерью постоянно переезжали ради новых ощущений. Образование девочка получала то тут, то там, культура прививалась путешествиями, подогревавшими ее живой интерес к жизни и людям. Что, если бы она проигнорировала протесты матери и поступила в колледж? Порой самая мимолетная встреча перебрасывает человека на другую дорогу, и Джин прожила достаточно долго, чтобы понимать это. Не аргументы матери, а уверенность в том, что Маделин Рэндолф нуждается в дочери, как в своего рода якоре, чтобы устоять против течения, удерживала Джин рядом с ней.

Маделин Рэндолф была популярна, добилась невероятного успеха, у нее повсюду находились преданные поклонники. В течение трех лет Хью Рэндолф проводил с Маделин и Джин выходные. Затем интервалы между приездами стали увеличиваться, пока, наконец, его визиты и вовсе не прекратились. Один раз Джин слышала, как он яростно протестовал: «Я отказываюсь это терпеть! Почему ты заставляешь меня держать твою норковую шубку, пока всякие проходимцы выстаивают очередь, чтобы поцеловать тебе руку, Маделин?!» После этого он стал настаивать на том, чтобы расходы дочери записывались на его счет, а месяц назад совершенно неожиданно объявил, что она должна провести зиму у него в Гарстоне.

«Зачем?» – спросила себя Джин и повторила этот вопрос в письме отцу. Он ответил: «Не важно зачем. Конечно, поступай, как хочешь, но я хочу, чтобы ты была здесь».

Страшно было даже представить себе долгие унылые месяцы в маленьком городишке, но дочерний долг преодолел эгоизм: всем хорошим в своей жизни она была обязана отцу. Джин решила, что непременно поедет. Когда она сообщила о своих планах матери, та сердито пригрозила: «Если поедешь в Гарстон, Джин, то я отправлюсь в Рино. Этот Рэндолф удумал разрушить наши планы на зиму. Ты нужна мне как… компаньонка». Огромный изумруд на ее пальце, казалось, сардонически посмеивался.