Без права на жизнь - Александр Голодный

Не могу не выразить благодарность своим коллегам с форума «В Вихре Времен» — всем тем, кто читал, давал советы, выполнял правку, просто делился мнением. Особо признателен Алексею Михайловичу Махрову — писателю, организатору, вдохновителю и Человеку.

Всемогущий и всевидящий Всевышний добр, а потому милостиво стирает память о прошлых жизнях, когда дарует нам жизнь новую. Воспоминания, постоянное ощущение потери, неразрывная связь с близкими — все это лежит грузом боли и тоски от одной прошлой жизни. Нет страшнее участи — помнить их все.

Я пришел в этот мир, навсегда покинув свой, суматошный и неустроенный, полный потерь и приобретений, развала великой советской империи и смутного существования России. Но там русское государство, по крайней мере, осталось… Не было никакого знака свыше о том, что этот день станет последним в моем мире. Не было примет и предчувствий. Теплое солнце Дивноморска неспешно укутывали тучи, море волновалось на балл-полтора. По светлой набережной от пляжа и ставшего неприветливым, с серым отливом и песком в прибое моря неспешно расходились отдыхающие. Вкусные, резкие запахи разносились из снимающих обязательную дань кафешек, снисходительно скучали продавцы курортной ерунды в палатках. Я решил воспользоваться отсутствием назойливого спасателя на лодке и от души поплавать за линией буйков, не переходя, впрочем, черту опасности, отмеченную дальними бакенами. Размеренно, с удовольствием выгребая в чистой, сине-зеленой волне, наслаждался ароматом моря, прибрежным пейзажем, ощущением отпуска. Семья уехала раньше — сыну на учебу в политех, у жены заканчивался отпуск. Я остался на бархатный сезон первых сентябрьских дней. Много ли надо от жизни мужчине «за сорок», чтобы снова почувствовать привкус счастья?

Волна потихоньку усиливалась. Это заметно становилось при взгляде на берег: прибой уже давал неплохой вал, подхватывая и легко выбрасывая на берег визжащую от восторга малышню. И вроде как еще потемнело. О, отлично, только дождя не хватало. Первые увесистые капли неспешно и с достоинством зашлепали по волнам, изредка чувствительно попадая по лысине. Наддав к своему пляжу, живо представил перспективу возвращения в съемную квартиру под мощными струями южного ливня да с бьющим порывами ветром. Сзади ощутимо громыхнуло. Оглянувшись, перешел на саженки — быстро наползающая фиолетово-черная туча выглядела крайне зловеще. Громыхнуло резче и заметно ближе, в затылок потянуло промозглым холодком, воздух наполнился запахом влаги и озона. Почти одновременно со всполохом молнии, отразившимся на волнах, резко-разрывающе шарахнул гром. Совсем близко. Еще раз. Еще… Ярчайшая вспышка засветила, превратила в черно-белый застывший в напряжении окружающий мир, свинцовая плита вышибла дыхание из груди.

Не было последней мысли, не было тоннеля и черноты. Все составляющее истинное «я» плыло в мягкой обволакивающей теплоте. Я видел одновременно все стороны, чувствовал… Наверное, то же, что и ребенок под сердцем матери. Заботу, ласку, нежность, любовь. Незримый, всемогущий и бесконечно добрый нес меня в своих ладонях, отдаляя горе, печаль и заботы. В сознании шевельнулось воспоминание о близких — и тут же развернулись яркие живые фрагменты: свадьба возмужавшего сына, жена вытирает слезу у памятника, сын передает улыбающейся жене маленький запеленутый кулечек. Внук… Картины растаяли, оставив лишь осознание того, что жизнь прожита не зря…

Я был не один — из темных раскрывающихся окон выплывали окутанные жемчужными оболочками золотые искры, заполняя бесконечное пространство вокруг и образуя гармоничный прекрасный узор. Вот одно из окон распахнулось совсем рядом. Из него неловко, теряя осколки распадающейся жемчужной сферы, выпала искра, распространяя вокруг ауру боли и безумия. Серебристый поток стремительно подхватил несчастную и унес вдаль. Парящий исчезающей дымкой осколок приблизился, растворился в сознании, обдав чужими чувствами и воспоминаниями. Это было непередаваемо. Еще один, зацепившийся за край темного портала, неудержимо потянул к себе, льдисто-обжигающе прикоснулся, и темнота ударила ослепительной вспышкой.

* * *

— Охерел, полудурок, дергать? Кожан, засади ему еще раз, мля, поумнеет.

— Слышь, Вялый, это, типа, не он.

— А кто, жмур, что ли?

— Ну.

Меня перестали тащить за ноги, глаза наконец-то открылись. Перед лицом маячила чумазая физиономия худющего молодого парня. Несмотря на сочащуюся из разбитого носа кровь, он счастливо улыбался.

— Сеант, Сеант…

— Свали, полудурок.

Получив ощутимую затрещину, счастливый отшатнулся, поле зрения заполнила отвратная, с грязной кривой бородкой, рожа.

— Гля, точняк зыркает.

— Вялый, ты шухеруй, а вдруг он, типа, зомби стал, ща как начнет тебя хавать.

— Хавалка не выросла.

Тем не менее бородатый отстранился (о, глаза уже работают, слежу за ним взором) и попинал меня в ребра.

— Зомбак, ну-ка вякни что-нибудь. Слышишь меня, дохлятина?

Ощущения доходили как сквозь толстый слой ваты, а звуки все лучше. С неимоверным трудом разлепив губы, попробовал ответить. Вместо мата из пересохшего горла вышел жалобный сип.

— Мля, точно зомбак. Полудурок, вода есть? Вода, дебил, пить?

Парень (и что он все время улыбается?), скособоченно прихрамывая, убежал и через минуту вернулся, протягивая пластиковую полуторку с мутноватой жидкостью.

— Хули мне суешь, сам ему нацеди.

— Сеант, сеант, ить.

Он заботливо приподнял мне голову, поднес бутылку к губам. Выдохшаяся, отдающая затхлой пластмассой газировка оживляюще потекла в горло. Сделав несколько глотков, я обессиленно (что со мной? Как же плохо себя чувствую) отстранился.

— Спасибо, — удалось прошептать.

— Зырь, Кожан, живой. А был жмуром. Точно, зомбак. Слушай сюда, дохлятина. Неделя тебе, чтобы очухаться. Через неделю — на сортировку, вместе с корешем твоим. Один раз в день — жрачка, услышишь звон — иди. Ну, полудурок знает. Разожжешь костер, подпалишь свалку — на ломти настрогаем. Все, зомбак, не кашляй.

Развернувшись, бородач в рваной рубашке ушел со своим напарником, таким же бомжарой на вид. Улыбающийся подхватил меня сзади под руки и с трудом потащил. Голова не держалась, глаза закрывались, тошнило, бросало то в жар, то в холод. Остатками сознания зафиксировал подобие низкого шалаша и как меня накрывают чем-то рваным.

Сознание пришло вместе с запахами. Зловоние давило слезы из глаз. Гниль, дерьмо, отбросы, мусор — характерный запах свалки. Дрожащей от слабости рукой сдвинув грязнющее затрепанное пальто, попытался сесть в криво и косо сложенном из листов картона и пластика шалаше. Удалось. Так, главное — понять, где я, потом город, милиция и домой. Воспоминания нахлынули разом, смывая сонное оцепенение мозга.