Гимназист - Константин Георгиевич Калбанов

Шелест. Гимназист

Глава 1

— Ой, господи ты божеж мой! Да как же так-то⁈ Царица небесная! Барич! Барич! Дитятко! Голубчик! — голосила молодая бабёнка.

Ох и орать же она горазда. Вопит, словно сирена на корабле. Голова раскалывается. Впрочем, меня ведь предупреждали, что так оно и будет.

— Чего орёшь, дура⁈ Может, и не помер вовсе, — воровато выглядывая в приоткрытую дверь, произнёс мужчина.

Этот вроде и не громко сказал, но и его голос ввинтился мне в черепушку раскалённым гвоздём. Ох, йо-о! Бэ-э-эк. Содержимое желудка выплеснулось наружу белёсым фонтаном. Да и могло ли быть иначе, коль скоро меня недавно покормили молоком, которое ещё не успело усвоиться.

— Живой! — воскликнула бабёнка, прижимая меня к груди.

Дура! Задушишь! Отпусти! Ну, в смысле.

— Уа!!! Уа!!! Уа!!!

Твою мать, меня в младенца угораздило влететь, что ли⁈ Ох, твоюжеж вперехлёст через колено! Да что же мне хреново-то так! Хотя-я-я… Щербаков ведь ясно сказал, что я могу попасть в тело реципиента только в случае его клинической смерти и только при закрытой черепно-мозговой травме. Да вот мне от этого не легче. Хуже было лишь при контузии.

Объём памяти у младенца куцый, собственных умозаключений никаких, одни рефлексы, так что разложить всё по полочкам не составило труда. Получается, вот эта бабёнка, являющаяся моей кормилицей, несла меня на руках, запнулась обо что-то и грохнулась на пол, приложив об него головой и меня грешного, в смысле реципиента, сынишку барина. Я уж потом влетел в эту черепушку, когда случилась клиническая смерть. Так что чисто технически она грохнула мальчонку. Пусть и не специально.

Вроде мыслительный процесс и не должен отнять много времени, да только мои незначительные силёнки успели истаять, мысли начали путаться, голову заполнил дурман, и я провалился в сон…

Когда открыл глаза, то ощутил… Да ничего не ощутил. Выспался, за окошком птички поют, в углу кошка мурчит. Хорошо-о-о! Попытался потянуться, да не тут-то было. Спеленали меня так, что не шелохнуться, что твой часовой на первом посту. Повозился, но, несмотря на мои кряхтения, ничего-то у меня не вышло. Даже пальцами рук пошевелить не получилось, настолько плотно пелёнка облегает тело. Разве только ступнями немного повёл да голову повернул.

Рядом лежит ещё один младенец, возится, извивается как червячок-нинзя, сморщил носик, начал хныкать и практически сразу заорал, да так требовательно и громко:

— Уа-а!!! Уа-а!!! Уа-а!!!

— Не голоси, Илюша, эвон и барича разбудил, — подхватывая младенца, произнесла давешняя бабёнка.

Выпростала полную левую грудь и поднесла к ней малого. Тот пошамкал губами и наконец, нащупав сосок, впился в него. Да так сильно, что мать охнула. Впрочем, расстроенной она не выглядела, наоборот, взирала на сынишку с любовью и гордостью. Если аппетит хороший, знать, здоров, и быть ему ладным мужем.

Это чего я такими словечками заговорил? Ну, хорошо, не заговорил, а подумал. Спокойно. Мой реципиент, конечно, младенец, но ведь не слепо-глухо-немой. Не соображает и не говорит, это да. Но его мозг впитывает всю доступную информацию, как губка. Пока совершенно бессистемно, но всё до мельчайших подробностей.

С возрастом никому не под силу вспомнить себя в младенчестве, но только не мне. Для меня его память, как жёсткий диск на компьютере, и я могу извлечь эту информацию из головы в любой момент. Во всяком случае, именно так говорил этот умник Щербаков и его коллеги, а у меня нет никаких причин ему не доверять. Потому как я далеко не первый, кто отправился в это путешествие.

Не сказать, что дело поставлено на поток, но количество пилигримов, как называют таких вот засланцев, уже измеряется десятками. Есть даже кадры, которые не просто работают над сбором статистического материала, как я, а специализируются на конкретных исторических эпохах и участвуют в самых настоящих научных экспедициях…

Ещё совсем недавно я был Найдёновым Василием Андреевичем. Хорошо хоть, не Подкидышевым записали, а ведь могли, потому как я самый натуральный подкидыш и есть. Кто я, кем были мои родители, ничего не знаю. Да и, признаться, узнать никогда не стремился. Коль скоро я оказался им ненужным, то и они мне в пупок не упёрлись.

Детский дом вот моя семья. Отчество мне перепало от больничного сторожа, а мам у нас было несколько, потому как текучка кадров, и воспитательницы менялись как перчатки. Добрые, злые, умные, тупые — разные, в общем, ни к одной из них я душой так и не прикипел. Как, впрочем, и мои товарищи по детдому.

Учиться я не хотел категорически, и на второй год меня не оставляли только потому, что нужно было вручить хотя бы аттестат о неполном среднем образовании. А там скинуть эту непосильную ношу на плечи воспитателей ПТУ. Поэтому на мои недельные прогулы учёбы никто не обращал внимания. Пришёл на уроки? Уже молодец, вот тебе леденец. В смысле тройку в журнал. Умный мальчик.

В обиду я себя не давал, но и задирой никогда не был. За косой взгляд в глаз, конечно, дам, но чтобы «не так сидишь, не так свистишь», этого никогда не было. В воровстве не видел ничего зазорного, а вот отобрать уже считал неправильным. Из-за сложности своего характера и минимального уважения к закону я был завсегдатаем детской комнаты милиции. Даже бравировал этим, мол, я там двери ногами открываю.

Когда стукнуло четырнадцать, решил поумерить свой пыл, так как стал субъектом и мог загреметь в колонию для малолетних. Тюремная романтика меня как-то не прельщала, хватило детдомовской. Паинькой, ясное дело, не стал, зато теперь был куда осмотрительней.

В ПТУ учиться мне нравилось больше, чем в школе. Хотя это относится сугубо к практической области. Крутить гайки, точить болты, возиться в потрохах замков и иных механизмов куда как интересней, чем корпеть над математикой или учить историю. Да чего там, я вообще ничего не учил, были те, кто закрывал эти вопросы за меня. Тут главное — не жадничать и иметь, что предложить решале.

Опять же, директор училища полагал, что ни физика, ни математика нам в жизни не пригодятся. Если у учащегося руки не из задницы растут, и с железом он обращаться умеет, тогда никаких сомнений, обучение он закончит и специальность получит.

По выпуску из училища не успел даже дня отработать по специальности, как призвали в армию. Прямо из общаги и ушёл. А там и первая чеченская. Кого волнует, что у меня за плечами всего лишь КМБ, где я из автомата так ни разу и не выстрелил.

Поначалу было страшно, потом пообвыкся, заматерел, потеряв многих сослуживцев, научился воевать. Словом, первую войну я практически от начала и до самых Хасавюртовских соглашений на передке провёл. Даже награды имел.

После армии пошёл слесарем на сахарный завод, где и отработал до начала второй чеченской. Не задалось у меня с гражданкой, зато как только услышал, что на Кавказе опять завертелось на всю катушку, не выдержал и подписал контракт. Кровь взыграла, и потянуло меня туда, где адреналин можно черпать ложками.

Воевал не бездумно, а памятуя одну простую истину — молодость это средство, чтобы обеспечить себе старость. Оно конечно, при имеющемся в моей заднице шиле дожить до этой самой старости проблематично, уж больно многие вокруг меня полегли. Но вдруг сподоблюсь. И что тогда делать? Бомжевать?

Можно, пожалуй, и семью завести, только я этого не хотел от слова совсем. Хорошее дело браком не назовут! И то, что я видел множество положительных примеров, разуверить меня в этом не могло. Ну, хотя бы потому, что и разводов выше крыши, неблагополучных семей предостаточно и детские дома никуда не делись…

Есть тысячи способов заработать на войне. Я предпочёл два из них. Зарплата от государства и трофеи. Мародёрство? Ну, это как сказать. Если шманать трупы, то оно, может, и так, а если убитых тобою врагов, то уже получается — что с бою взято, то свято. А тут ещё нашему отделению получилось накрыть одних бармалеев, в сумке у которых обнаружилось до неприличия много баксов. Об этом, ясное дело, никому ни слова, трофеи поделили поровну и забыли, как не было такого эпизода в нашей жизни.

Деньги что песок, просыплется сквозь пальцы, ничего не останется. Но, на моё счастье, по возвращении я встретился с одноклассником. Странное дело, но вот отчего-то обрадовался ему, как родному. Да и он чураться не стал.