Мой лучший враг - Эли Фрей

Эту книгу я посвящаю родителям: Игорю и Наталье, моим замечательным маме и папе, и Светлане, моей дорогой свекрови.

Зверек трусливый, робкий, кроткий,

Зачем играешь со мной в прятки?

Дрожишь, боясь моих нападков,

За шкурку жалкую свою.

Не трепещи.

Тебя лопаткой я не забью.

«Прежде чем вырыть яму, сначала распили эти чертовы решетки», – первая мысль, которая приходит мне в голову, когда я открываю глаза.

Белый потолок. И свет. Невыносимо яркий. Постойте-ка… я открываю глаза… Или один глаз?.. В ужасе хватаюсь за лицо. На левом – повязка. Что за черт?

Я в больнице, это легко определить по запаху лекарств и хлорки. Что? Что Оно сделало с моим лицом? Меня охватывает паника. В голове – тысяча вопросов. Вернется ли зрение? Какую операцию мне сделали? Где все? Где врач? Я хочу, чтобы мне кто-нибудь что-нибудь объяснил!

На мне свободная пижама. Я узнаю ее. Очевидно, в больнице уже побывала бабушка и принесла мои вещи. Переодела меня. Делаю попытку встать. Провальная попытка. Но лежа я не вижу ничего, кроме потолка. Закрываю глаза, странное ощущение собственного тела, словно оно сделано из камня – тяжелое и не способное двигаться. Но это длится недолго, накатывает сильная боль. Болит все тело. Неприятно пульсирует левая рука. Я смотрю на нее. Два грубых неровных кружка бордового цвета красуются чуть выше запястья. Ожоги от сигарет. Я помню, откуда они. Я помню все. Помню, по чьей вине я оказалась в больнице. Хотя очень хочется забыть.

Во рту стоит мерзкий привкус тухлятины… Шарю рукой по сторонам. Что я ищу? Воду… в моем рюкзаке точно должна быть бутылка с водой. Но я не вижу своего рюкзака. Ощупываю гладкую поверхность тумбочки.

Расслабляюсь. Пытаюсь вспомнить последнее, что было до больницы, – я лежу на холодной земле, надо мной плавно качаются верхушки сосен. Тошнит. Колотится сердце. В животе взрываются урановые бомбы – стандартная реакция на алкоголь. Что в меня влили? Перед глазами мелькают две таблетки, которые Оно кинуло в бутылку, прежде чем заставило меня выпить это.

Открываю глаза. И снова белый потолок.

Это сделало Оно. Чудовище. Нечеловек.

«Я уничтожу тебя», – слова чудовища, сказанные мягким хриплым голосом, повторяются в голове снова и снова. Это были последние слова, которые я помню. А потом Оно бросило мне в лицо горящие угли.

Во рту сухо. Я провожу языком по шершавым губам и прислушиваюсь к своим ощущениям. Что со мной сделали? Изнасиловали? Что должно чувствоваться, когда лишаешься девственности? По рассказам – боль в животе и промежности. Но я ничего не чувствую. Я залезаю рукой под пижамой и провожу между ног. Никаких ощущений. Осматриваю руку – никакой крови. Ощупываю грудь. Она слегка ноет.

Я пытаюсь сесть. С третьей попытки мне это удается. Осматриваюсь, в палате три больничные койки, две из которых заняты. На одной из них сидит женщина и читает книгу. Заметив, что я села, она встает.

– Я позову кого-нибудь, – говорит она и выходит из палаты. И возвращается в компании медсестры. И моей бабушки. И мамы. И отчима. Я заливаюсь краской – мне не очень-то приятно сейчас такое многочисленное общество. Но хорошо, что они не додумались взять с собой всех соседей.

Бабушка и мама кидаются ко мне.

– Тома, Томочка, с тобой все хорошо, – щебечут они и гладят меня по голове. Я отворачиваюсь. Мне почему-то противно смотреть на их обеспокоенные лица.

– Что? Что с моими глазами? – спрашиваю я и хватаюсь рукой за повязку. Голос выходит каким-то слабым и хриплым.

– Не беспокойся, с глазиком все в порядке. Небольшой ожог. Зрение не пострадало, – мамин голос срывается. Она вот-вот заплачет. Ее слова меня успокаивают. Я буду видеть. – Расскажи нам, что с тобой произошло? Мы решили, что на тебя кто-то напал, и… – мама смутилась. – И… Что он мог изнасиловать тебя. Поэтому, когда тебя привезли, то сразу же обследовали, а то мало ли… Но, слава богу, этого не случилось. Все хорошо…

Мама заливается слезами. Я отворачиваюсь от нее и смотрю на отчима.

«Какого хрена вы ее привезли? – спрашиваю я его взглядом. – Последнее, что мне сейчас нужно, – это смотреть на чужие слезы».

«Извини», – посылает он мне виноватый ответ глазами и пожимает плечами.

Я вздыхаю. Лучше бы вместо мамы привезли дедушку. Он бы развлекал меня своими шутками и историями. Видеть мамины слезы – невыносимо…

– Воды, – говорю я.

Мне тут же в руку вставляют стакан. Я осушаю его в два глотка. Но мерзкий привкус не исчезает. Во рту по-прежнему сухо, горячо и противно. Нужно придумать, что им ответить. Они все ждут мою историю. Кто на меня напал? Наверняка они уже сообщили в полицию. И в школу. И всем им придется что-то объяснять.

«Что угодно, только не правду, – говорит внутренний голос. – Нельзя признаваться, что это сделал Стас».

Тот самый Стас, с которым мы вместе пошли в первый класс. И сидели за одной партой. С которым мы вместе собирали землянику в лесу, а ясными вечерами, лежа на крыше моей терраски, открывали в небе новые Вселенные. Этот мальчик бывал у нас в гостях так часто, что уже успел стать для моих родных членом семьи.

– Я не знаю, кто на меня напал, – качаю я головой. – Я собиралась пойти гулять. Вышла из дома. Погода была хорошая, и я решила пройти через лес…

– Лес? – мама смотрит на меня испуганно. – Зачем тебя понесло в этот ужасный лес? Там одни маньяки! В прошлом году там девочку убили! – По маминым щекам текут слезы.

– Я просто хотела немного пройтись вдоль леса. Дошла до реки. А у реки была незнакомая компания. Их было человек пять… Одни парни. И у них был костер. Они подошли ко мне, что-то спросили. Я не помню, что я им ответила.

Мама опять взрывается рыданиями.

– Сколько можно тебе твердить? Нельзя разговаривать с незнакомыми!

– Оля, – резко обрывает ее дядя Костя, – дай ей закончить. Я продолжаю выдумывать на ходу историю, понимая, что она не выдерживает никакой критики, с импровизацией у меня всегда было туго… Но я не могла сказать им правду.

– Они сначала показались мне довольно милыми. Спросили что-то, я что-то ответила. И хотела уйти, но…

Но – что? Я судорожно пытаюсь что-нибудь придумать. Но у меня не получается, и я начинаю всхлипывать. Родные думают, что это у меня от нервов. Что мне больно об этом говорить.

– Они напали, – с трудом произношу я, – а потом силой заставили выпить меня какую-то дрянь, чтобы я, наверное, отключилась…

Я замолкаю. Этот момент выглядит довольно неправдоподобно. Если бы кто-нибудь рассказал мне об этом, я подумала бы, что девочка познакомилась с парнями и напилась. А потом они утащили ее в лес и…