Человек из Утренней росы - Антон Огнев

Сказка миф, да в ней есть код!

Кто разумен, тот поймёт…

В горной местности Терго́н, близ селения Ха́мати, что в переводе с сандского означает «Утренняя роса», на землях Овело́на Великого жил юноша по имени Тифе́й. Родился он, как говорили жители ближайших окрестностей, около двадцати лет назад от времени повествования в семье славного человека Сирдэ́ка, который, имея множество достоинств, все-таки отличался некоторыми странностями.[1]

Во-первых, был он неплохим охотником, так что без труда мог разбогатеть, продавая свои трофеи и развлекая охотой знатных горожан. К слову сказать, они частенько наведывались в здешние места, прославленные легендой о якобы встречающемся чуде – Лесном Страже – огромном буром медведе, который при приближении охотника непременно старался его припугнуть, используя для этой цели самые разные фокусы. То, вырастая огромной тенью, появлялся он невесть откуда, грозно сверкал глазами и так же внезапно исчезал, то ревел на весь лес, будто скрипучее дерево, и рев его, говорят, пробирал до костей даже самых отважных звероубийц. Иногда разделялся он на тысячу теней, пробираясь к самому освещенному участку лагеря, разбитого храбрецами на ночлег, усыплял дрем-травой караульного, тушил костер и проникал во сны за ним охотившихся, а уж там-то находил он, чем устрашить даже самого смелого следопыта. Стоит ли говорить, что после подобных рассказов само посещение Тергона у невежд, которыми, как правило, и славилась вся городская знать, считалось самым наихрабрейшим подвигом. А «охота на Тергонского Стражилищу» – как они окрестили Лесного Стража, ограничивалась изрядными попойками недалеко от Хамати да байками у костра, после которых чуть ли не любой шорох приписывался волшебству коварного медведя-хранителя.

Во-вторых, мог бы Сирдэк стать известнейшим бардом или бродячим артистом, так как знал немало легенд, сказаний и просто забавных историй, которыми с радостью развлекал детвору, сбегавшуюся к его маленькой мастерской. Но был он сапожником и только в этом нехитром ремесле видел свой заработок. Все, что было нужно для работы, Сирдэк находил в лесу или покупал у своего соседа – Фа́йра – мастера кожевенных дел. Тот в свою очередь брал у Сирдэка шкуры разного зверья, лесные травы для их покраски и неизменно выторговывал изящные башмачки и сапожки для своих дочурок или же в подарок родичам и знакомым.

В-третьих, бывало, что с самого утра уходил отец Тифея в лес за дичью и травами. Блуждая потаенными тропами, заходя в такие дали, что и расспрашивать его никто не решался, проводил он в лесу день или два, иногда же возвращался, напевая новую песню, только через неделю, принося на своих сильных плечах и в потертой суме достойную добычу, с лихвой покрывавшую расходы семьи за время его отсутствия. Когда исчезнет и когда появится Сирдэк, не знал никто, даже его любимая жена Мия.

Может быть, по этой причине или же по какой другой, нам неизвестной, однажды ночью склонилась она над кроватью одиннадцатилетнего Тифея, нежно поцеловала его в лоб и, не прощаясь с мужем, ушла. На память о матери у мальчика осталось только обручальное кольцо, подаренное ей когда-то отцом Тифея. Это было простое серебряное колечко, словно овитое узором из невиданных цветов, растущих только на вершине высоких гор. Сирдэк рассказывал сыну, что ради своей единственной Мии он готов был подняться на самую высокую гору в мире, чтобы найти и подарить любимой Радужный цветок – символ стойкости и, как это ни странно, нежной любви. Первый дальний поход Сирдэка дал ему больше, нежели просто диковинную траву – он подарил любовь, веру в свои силы и то, «до чего дитя-Тифей должен был дорасти», но так почему-то и не дорос, несмотря на свои годы, силу и самостоятельность. Отчего Мия ушла из семьи, отец тоже обещал рассказать позже: позже первого снега, выпадавшего раз в году на две недели, позже первого зайца, пойманного лично Тифеем, позже первой щетины, позже первой пары башмаков, позже, позже, позже…

Когда же Тифею исполнилось восемнадцать, уже тогда он около двух лет жил вдали от Хамати, за Хрустальным озером, Сирдэк пришел попрощаться с сыном, так как собирался отправиться в «давно загаданное путешествие».

– Да, – сказал он. – Пришло время проститься, сынок. Я оставляю тебе свою мастерскую. Ты уже знаком с работой. Не чурайся ее, каждый занимается тем, чем должен, тем, что приносит радость, спокойствие. Родился бы ты, скажем, вельможей, одевался бы в шелка, управлял бы землями – мирно было бы тебе и спокойно, когда вносят горячий чай и подают жаркое на стол. Такая же радость в душе крестьянина с северных земель просыпается при виде урожая, который, дозревая и наливаясь соком, пророчит сытую зиму, веселые праздники с горячими караваями хлеба, с яблочными пирогами, с гусем, который куплен на рынке и зажарен перед взорами восхищенных гостей. – Сирдэк отвел глаза и задумчиво замолчал, но вскоре поднял голову и продолжил: – Все это и есть жизнь… Но не только это. Наш дом в Хамати теперь тоже принадлежит тебе, но перед уходом я разрешил Файру с семьей пожить там немного, пока не отстроят новый. Ты же знаешь, их дом сгорел этой весной… И этот топор… – Сирдэк нежно провел рукой по его рукоятке, изрезанной полустершимися узорами: рысь, застывшая в прыжке, была окружена ветвями деревьев, которые словно пытались поддержать парящую красоту, сохранить ее от внешних ветров, сетью мелких штрихов огибающих контур топорища, – теперь тоже твой. Помни, что человек не властелин этого мира, а часть его. Вне мира нет жизни! – с новой, до этого момента не ощущавшейся энергией произнес отец. – Поэтому нужно хранить тот мир, который нас окружает, стараться понять его, наслаждаться его красотой и… – осекся грубоватый голос, – замечать, замечать те чудеса… которые через сотни, тысячи лет станут легендой, замечать уже сегодня.

– Мифы, легенды, сказания, – продолжал, помедлив Сирдэк, – неведомые герои, вечно великие и идеально отшлифованные временем… Каждый! Каждый человек достоин того, чтобы его историю узнали потомки. Хм. Нет, не потомки! А его современники. Сын… Сын. Прощай! Кто знает, может, мы и не увидимся больше? Хотя нет, мы обязательно увидимся! Кто-то же должен быть отцом жениха на свадьбе, – по-молодецки подмигнул Сирдэк Тифею, выпил залпом давно предложенный ягодный сок, будто мучила несносная жажда, быстро встал и, осмотревшись по сторонам, все ли взял, хоть все пожитки с утра уже покоились на дне огромной охотничьей сумки, вышел из дома.