Анна Иоанновна - Игорь Курукин

Приведённое в эпиграфе суждение современного школьника отражает отношение к истории поколения XXI века, для которого уже времена Хрущёва или Брежнева представляются седой древностью. Ивана Грозного или Петра Великого ещё помнят — те воевали, казнили и воздвигали; а что взять с остальных правивших персонажей двухвековой давности, не отмеченных масштабными и наглядными деяниями? Времена племянницы Петра I, российской императрицы Анны Иоанновны, были не самыми гуманными (а когда они в России были иными?), однако властной яркостью или дамским шармом государыня не обладала, особо примечательных подвигов или злодейств не совершала. Помнятся разве что разорванные императрицей ограничивавшие её власть «кондиции», ружейная пальба по птичкам и зверюшкам и пресловутое «немецкое засилье». Вечным укором бедной вдове остался её сожитель (по-современному — «гражданский муж») Эрнст Иоганн Вирой — как лицо немецкой национальности и непримерного поведения.

Незнаменитые преемники первого российского императора, угодившие в историческую яму (иначе — «эпоху дворцовых переворотов») между Петром и Екатериной Великими, создавали проблемы и прежним историописателям. В первом официальном учебнике истории для российских школ, изданном в 1799 году, правление Анны Иоанновны характеризовалось политкорректно и сдержанно — упоминалось о прибытии первого китайского посольства в Европу, «путешествии по Ледовитому морю вдоль сибирских берегов для открытия пути в восточный океан», основании кадетского корпуса и войне с турками. «В правление её, — писал автор другого учебника Т.С. Мальгин, — посредством известного честолюбивого и опасного вельможи Бирона великая и едва ли не превосходившая царя Иоанна Васильевича Грозного употребляема была строгость с суровством, жестокостию и крайним подданных удручением… страх, уныние и отчаяние обладали душами всех; никто не был безопасен о свободе состояния и жизни своей».

А что ещё можно было сказать, если сами коронованные преемники Анны приложили руку к очернению предшественницы? Сначала окружение захватившей престол с помощью роты гренадеров Елизаветы Петровны убеждало сограждан, что министры Анны суть «эмиссарии диавольские», которые «тысячи людей благочестивых, верных, добросовестных невинных, Бога и государство весьма любящих, втайную похищали, в смрадных узилищах и темницах заключали, пытали, мучали, кровь невинную потоками проливали», а неправедно нажитые деньги «из России за море высылали и тамо иные в банки, иные на проценты многие миллионы полагали». Затем лично Екатерина II отмечала, что «от кончины Петра I до восшествия императрицы Анны царствовала невежества собственная корысть и борствовалась склонность к старинным обрядам с неведением и нежелательством новых, введённых[1] Петром I», — то есть видела в недавней старине борьбу корыстных интересов и неприличную попытку ликвидации петровских новшеств. Застольные «поверенные» разговоры много знавшего министра Екатерины II Никиты Ивановича Панина в кругу друзей тоже не щадили минувшее царствование: «Шуты на яйцах сидели, куры Богу молились в образной. Тиранства её правления».

Однако так думали не все. Неизвестный русский автор замечаний к содержательным «Запискам» аннинского современника немецкого офицера на русской службе X. Г. Манштейна полагал: «Государыня сия была умна, судила о вещах здраво и сообразно с тем поступала во всех случаях, когда предубеждение и пагубная страсть к наперснику не препятствовали действиям ея. Красноречие украшало уста императрицы; разговор ея был приятен и весел». Она «щедро награждала заслуги», не только регулярно «слушала государственные дела, представляемые министрами, но даже всегда осведомлялась об отправлении и исполнении решённых ею» и «никогда не обременила народ новым налогом»; заботилась о строительстве новой столицы, поощряла науки и художества. Всё бы хорошо, но, писал автор, «с горестию должно сказать, что монархиня обширнейшего в свете и славного государства, наделённая от природы многими добродетелями, чрез непомерное снисхождение и даже, можно сказать, подобострастие своенравному, злобному и кровожадному наперснику, помрачила всё сияние правления своего», а уж «алчное и ничем не обузданное лихоимство Бироново, неурожаи хлебные в большей части России привели народ в крайнюю нищету».

Оппозиционно настроенный к режиму Екатерины II министр и историк князь М.М. Щербатов считал: «Императрица Анна не имела блистательного разуму, но имела сей здравый рассудок, который тщетной блистательности в разуме предпочтителен». Она «не имела жадности к славе, и потому новых узаконеней и учрежденей мало вымышляла, но старалась старое учреждённое в порядке содержать. Довольно для женщины прилежна к делам и любительница была порядку и благоустройства, ничего спешно и без совету искуснейших людей государства не начинала, отчего все её узаконении суть ясны и основательны». Просвещённый вельможа-интеллектуал отмечал тяжёлый нрав императрицы, но оправдывал его условиями времени: «Грубой её природный обычай не смягчён был ни воспитанием, ни обычаями того века; ибо родилась во время грубости России, а воспитана была и жила тогда, как многие строгости были оказуемы, а сие учинило, что она не щадила крови своих подданных и смертную мучительную казнь без содрагания подписывала…»

Достаточно беспристрастно оценил императрицу Н.М. Карамзин в 1811 году в адресованной царю Александру I «Записке о древней и новой России»: «Сия государыня хотела правительствовать согласно с мыслями Петра Великого и спешила исправить многие упущения, сделанные с его времени. Преобразованная Россия казалась тогда величественным недостроенным зданием, уже ознаменованным некоторыми приметами близкого разрушения: часть судебная, воинская, внешняя политика находились в упадке. Остерман и Миних, одушевлённые честолюбием заслужить имя великих мужей в их втором Отечестве, действовали неутомимо и с успехом блестящим: первый возвратил России её знаменитость в государственной системе европейской — цель усилий Петровых; Миних исправил, оживил воинские учреждения и давал нам победы. К совершенной славе Аннина царствования недоставало третьего мудрого действователя для законодательства и внутреннего гражданского образования россиян. Но злосчастная привязанность Анны к любимцу бездушному, низкому омрачила и жизнь, и память её в истории. Воскресла Тайная канцелярия Преображенская с пытками; в её вертепах и на площадях градских лились реки крови». В итоге не самая плохая государыня пала «жертвой неуважения» просвещённых россиян.

Однако «Записка» Карамзина не предназначалась для печати — слишком острые и злободневные вопросы в ней поднимались, а его знаменитая «История государства Российского» завершилась на царствовании Ивана Грозного. В доступных же для читателя исторических трудах ответственность за политическую борьбу и перевороты XVIII века возлагалась на действовавших «из личных видов» вельмож и обуреваемых «необузданными страстями» временщиков. Но при этом почти до середины XIX столетия отечественная историография не упоминала о каком-либо «господстве немцев» после смерти Петра I.