Разрушенная судьба. История мира глазами мусульман - Тамим Ансари

* * *

Исламский мир в наше время

Я вырос в мусульманском Афганистане и рано познакомился с историческим нарративом, сильно отличающимся от того, какой обычно слышат школьники Европы и Америки. Однако в то время он не сформировал мое мышление: в истории я искал развлечения, а на фарси, кроме скучных учебников, особенно почитать нечего. Все хорошие книги, доступные моему тогдашнему уровню, были написаны по-английски.

Моей первой любимицей стала необыкновенно увлекательная «Мировая история для детей», написанная автором по имени Верджил Морес Хиллиер. Только много лет спустя, перечитав эту книгу уже взрослым, я понял, насколько она шокирующе европоцентрична, как щедро сдобрена бытовым расизмом. Ребенком я ничего этого не замечал – видел лишь, что Хиллиер рассказывает мне интересную историю.

Когда мне было девять или десять, через наш городок Лашкаргах проезжал историк Арнольд Тойнби, и кто-то рассказал ему, что здесь живет маленький книжный червь – афганский мальчик, который очень любит историю. Тойнби заинтересовался и пригласил меня на чай; я сидел с румяным пожилым английским джентльменом и давал на его доброжелательные вопросы застенчивые односложные ответы. Единственное, что я запомнил об этом великом историке, была его любопытная привычка держать носовой платок в рукаве.

На прощание Тойнби вручил мне подарок: «Историю человечества» Хендрика Виллема ван Лона. Меня поразило уже название – сама идея, что у «человечества» есть одна история на всех. Я ведь и сам – часть «человечества»: значит, это и моя история тоже – или, по крайней мере, я могу найти в этой общей истории свое место! Книгу я проглотил залпом и горячо полюбил, и с тех пор мое представление о мировой истории навсегда обрело западные очертания. Все исторические сочинения и романы, которые я читал после этого, только наращивали мясо на этот скелет. Я продолжал изучать педантичные исторические тексты на фарси, которые нам задавали в школе, но только для того, чтобы сдать экзамены и тут же о них забыть.

Однако, должно быть, слабые отголоски других нарративов застряли у меня в сознании, ибо сорок лет спустя, осенью 2000 года, когда я работал в США редактором учебной литературы, они всплыли на поверхность. Техасский издатель учебников нанял меня, чтобы создать с нуля новый учебник мировой истории для старшеклассников, и первой моей задачей стало составить его примерное содержание – иначе говоря, сформулировать свое мнение об общем ходе истории человечества. Заранее мне была дана лишь структура книги. Чтобы она совпадала с ритмом учебного года, издатель предложил разделить книгу на десять разделов по три главы в каждом.

Итак, на какие же десять (или тридцать) частей разбить историческое время? Мировая история – это, в конце концов, не хронологический список всех происшествий, когда-либо случившихся на свете: это цепь, состоящая из важнейших и взаимосвязанных друг с другом событий – а какие события наиболее важны и как именно они друг с другом связаны, решает историк.

Я с удовольствием погрузился в эту интеллектуальную задачу, однако моим решениям пришлось проходить через целый легион экспертов: специалистов по учебному процессу, преподавателей истории, менеджеров по продажам, госчиновников в сфере образования, профессиональных ученых и других подобных специалистов. При создании учебников, как для начальной, так и для старшей школы, это обычный процесс – и, полагаю, вполне уместный, поскольку цель учебника в том, чтобы передавать принятые сейчас в обществе представления об истине, а не в том, чтобы бросать им вызов. Хор советников, страхующих автора учебника, заботится о том, чтобы конечный продукт отвечал задачам преподавания – без этого книгу будет невозможно продать.

Однако, проходя через этот процесс, я заметил любопытное разногласие между собой и своими советниками. Мы соглашались друг с другом почти во всем, кроме одного: я всё старался уделить в мировой истории больше места исламу – а они старались ислам приглушить, отодвинуть на задний план, затолкать во врезки в главах, посвященных другим вопросам. Никто из нас не действовал исходя из узкой лояльности «своей цивилизации». Никто не говорил, что ислам лучше или хуже «Запада». Все мы просто выражали собственное представление о важнейших событиях в истории человечества.

Моя позиция была столь мало распространена, что практически неотличима от ошибки; кончилось тем, что в окончательном списке глав исламу досталась лишь одна глава из тридцати. Другие две в этом разделе назывались «Доколумбовы цивилизации Америки» и «Древние империи Африки».

И даже это оказалось сравнительно много! В программе по мировой истории предыдущего цикла учебников, «Взгляд в прошлое» 1997 года, ислам занимал одну главу из тридцати семи, причем половина этой главы (в разделе «Средние века») была отдана Византийской империи.

Короче говоря, менее чем за год до 11 сентября 2001 года общее мнение экспертов гласило, что ислам – относительно незначительный феномен, чье влияние окончилось задолго до Ренессанса. Исходя из списка глав в нашем учебнике, невозможно было даже догадаться, что ислам когда-то существовал.

В то время я признавал, что мое суждение может быть субъективно и искажено. В конце концов, ислам оставался важной частью моей собственной идентичности. Я вырос не только в мусульманской стране, но и в семье, когда-то занимавшей в Афганистане высокое положение, основанное именно на репутации людей ученых и благочестивых. Наша фамилия указывает на происхождение от ансаров – «помощников», первых новообращенных мусульман Медины, которые помогли пророку Мухаммеду избежать убийства в Мекке и, таким образом, обеспечили выживание его миссии.

В более близкие к нам времена прадед моего деда был уважаемым мусульманским мистиком; гробница его и по сей день остается святыней для сотен его почитателей. Наследие его дожило до времен моего отца, внушив нашему роду общее ощущение, что мы должны разбираться в исламе лучше обычных людей. Я рос под звуки мусульманских рассуждений, комментариев, притч – и многие из них запоминал, хотя со временем и оказался человеком совершенно светского склада.

Распространение ислама

Вполне светским человеком я оставался и после переезда в Соединенные Штаты, однако там неожиданно заинтересовался исламом сильнее, чем пока жил в мусульманском мире. Интерес мой углубился в 1979 году, когда мой брат принял «фундаменталистский» ислам. Я погрузился в философию ислама, начал читать таких авторов, как Фазлур Рахман и Сейид Хоссейн Наср, а также исторические сочинения таких ученых, как Густав Эдмунд фон Грюнебаум и Альберт Хурани, стремясь понять, откуда мы с братом пришли и куда он направляется.