Хроника одного полка. 1915 год - Евгений Анташкевич

* * *

ВЫСОЧАЙШІЙ МАНИФЕСТЪ

БОЖІЕЮ МИЛОСТІЮ, МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРЫЙ, ИМПЕРАТОРЪ И САМОДЕРЖЕЦЪ ВСЕРОССІЙСКІЙ, ЦАРЬ ПОЛЬСКІЙ, ВЕЛИКІЙ КНЯЗЬ ФИНЛЯНДСКІЙ, и прочая, и прочая, и прочая.

ОБЪЯВЛЯЕМЪ ВСѢМЪ ВѢРНЫМЪ НАШИМЪ ПОДДАННЫМЪ:

Слѣдуя историческимъ своимъ завѣтамъ, Россія, единая по вѣрѣ и крови съ славянскими народами, никогда не взирала на ихъ судьбу безучастно. Съ полнымъ единодушіемъ и особою силою пробудились братскія чувства русскаго народа къ славянамъ въ послѣдніе дни, когда Австро-Венгрія предъявила Сербіи завѣдомо непріемлемыя для державнаго государства требованія.

Презрѣвъ уступчивый и миролюбивый отвѣтъ Сербскаго правительства, отвергнувъ доброжелательное посредничество Россіи, Австрія поспѣшно перешла въ вооруженное нападеніе, открывъ бомбардировку беззащитнаго Бѣлграда.

Вынужденные, въ силу создавшихся условій, принять необходимыя мѣры предосторожности, Мы повелѣли привести армію и флотъ на военное положеніе, но, дорожа кровью и достояніемъ Нашихъ подданныхъ, прилагали всѣ усилія къ мирному исходу начавшихся переговоровъ.

Среди дружественныхъ сношеній, союзная Австріи Германія, вопреки Нашимъ надеждамъ на вѣковое доброе сосѣдство и не внемля завѣренію Нашему, что принятыя мѣры отнюдь не имѣютъ враждебныхъ ей цѣлей, стала домогаться немедленной ихъ отмѣны и, встрѣтивъ отказъ въ этомъ требованіи, внезапно объявила Россіи войну.

– Кавалерии не требуется снарядов! Коня снарядом не зарядишь, а если и зарядишь, так его надо развернуть к противнику… сами понимаете, каким местом!

– Согласны, граф, и выстрел получится смешным!..

– Особенно для противника! Поумирают со смеху, глядючи!..

Офицеры сдерживали улыбки.

– Однако, ваше сиятельство, снаряды для артиллерии недурно поддержали бы нас, кавалерию!

– Особенно ежели прежде атаки, да солидным залпом!

– Или по встречной атаке противника…

– Ладно, господа, «или-или» это всё пустое, на нет и суда нет, снаряды не наша забота. Все свободны, и так уже задерживаемся на целый час. Война войной, а обед…

Офицеры заулыбались.

– Надо поторопиться, господа, нам тоже негоже опаздывать к службе. Нижние чины?..

– Построены и ждут!

– Батюшка?

– Отец Илларион уже раздул кадило…

– Жалко, что ушли кремнёвые времена, сейчас бы поставить его рядом с казённой частью…

– Тогда это будет уже не Крещение Господне, ваше сиятельство, а наказанье…

– Для кого как, господа, для кого как! Вас, Аркадий Иванович, попрошу остаться! После службы господ офицеров прошу к обеду, а нам надо закончить бумаги! – сказал командир полка своему заместителю, командиру № 1-го эскадрона Аркадию Ивановичу Вяземскому. – Да, – он обратился к полковому адъютанту, – Николай Николаевич!

– Слушаю, ваше сиятельство!

– Заплатите старосте нужную сумму, чтобы обеспечить для нас на неделю фураж, сколько ещё простоим?..

– Будет исполнено!

– И вы, Василий Карлович, на службе долго не задерживайтесь, батюшка нас поймёт!.. – обратился он к командиру № 2-го эскадрона.

– А не поймёт, так останется голодным, – с усмешкой ответил командир № 2-го эскадрона Василий Карлович, барон фон Мекк, и вышел вслед за офицерами.

По случаю Крещения Господня полк был построен на выгоне польской деревни Могилевицы. Нижние чины и унтер-офицеры стояли без головных уборов. Напротив каждого эскадрона из больших чанов церковники поочерёдно наливали драгунам освящённую воду.

Во вчерашнем бою с германскими уланами полк потерял четырнадцать человек убитыми, среди них корнет Меликов и вахмистр № 2-го эскадрона Сомов, а также четверых тяжелоранеными. Сейчас в № 2-м эскадроне вместо вахмистра Сомова отцу Иллариону прислуживал унтер-офицер Четвертаков, относительно которого командир эскадрона ротмистр фон Мекк только что написал представление на повышение в чине. Убитых отец Илларион уже отпел, их тела в гробах лежали внутри обширной риги на северной окраине деревни.

– …и отпýсти нам грехи наши, якоже мы отпускаем… – пел отец Илларион против № 2-го эскадрона, махал кадилом и крестился на полковую хоругвь.

– …и отпýсти нам грехи наши, якоже мы… – вторили драгуны № 2-го эскадрона. Они по одному подходили к чану и подставляли под серебряный ковшик фляжки, туда осторожно, тонкой струйкой, которой играл ветерок, наливал воду, чтобы не расплескать, унтер Четвертаков. Он уже знал, что на него написано представление на повышение через чин, небывалый случай, и так старался, что было видно, как по лбу на брови и дальше по щекам течёт пот.

Полк стоял в Могилевицах.

Две недели – неделю до Нового года и неделю после Нового года – на Северо-Западном фронте не было больших событий, войска двигались, маневрировали, вчерашняя стычка, казалось, была случайной, когда на опушке леса в нескольких верстах западнее деревни, будучи в охранении, № 2-й эскадрон столкнулся с неприятельской разведкой – полуэскадроном германских улан. Эскадрон спешился и залёг, германцы не разобрались и развёрнутым строем по снегу пошли в атаку, их лошади увязли, и германцы были расстреляны. А несколькими минутами позже обширную поляну перед опушкой, где ещё вчера стояли на отдыхе несколько пехотных батальонов, накрыла германская тяжёлая артиллерия, поэтому, когда корнет Меликов и вахмистр Сомов пошли осматривать поле боя, на эскадрон упали четыре бомбы – германская гаубичная батарея сделала залп. Несмотря на уничтожение вражеской разведки, такие потери были большой неприятностью для полка. Ещё было удивительно, зачем германцы стреляли по уже опустевшему полю. В пылу неожиданного боя никто не заметил, что над полем дал два круга германский аэроплан.

Унтер-офицера Четвертакова в эскадроне звали Тайга. Это было оправданно, потому что он единственный был из глухой деревни на берегу далёкого – у чёрта на куличках Байкала, о котором сам Четвертаков говорил с уважением и называл его «морем» и «батюшкой», а его сослуживцы только слышали, да и то не все. С тем, что он из «глухой деревни», он был не согласен, до его деревни под названием Лиственничная, или Листвянка, уже дотянулась Великая Сибирская железная дорога, или по старинке «чугунка», и он с гордостью рассказывал, что ездил на паровозе. Однако для его сослуживцев паровоз был не новостью – эскадрон, как и почти весь полк, был набран из тверичей, родившихся и живших по обочинам первой российской железной дороги, построенной аж полвека назад императором Николаем I. Поэтому Тайгой они прозвали Кешку Четвертакова уверенно и нисколько не сомневались в своей правоте. И уважали его как «первеющего храбреца» и умелого стрелка.