Яд в крови - Наталья Калинина

Последние дни на рассвете над рекой низко стлался ярко-белый туман, и женщина, шумно плескавшаяся в воде, была защищена его непроницаемой для постороннего взгляда стеной. Она купалась здесь каждое утро с тех пор, как пали рассветные туманы. До этого Иван никого на косе не видел. Его палатка стояла на отшибе, вдали от дорог и людных мест. За целую неделю он не встретил ни души, если не считать тех, кто проплывал мимо на баржах и пароходах. У него был японский транзистор, привезенный отцом из загранки. Пока не сели батарейки, он слушал по вечерам прямую трансляцию из Москвы концертов Вана Клиберна. Музыка Рахманинова и Шумана настроила его на романтический лад. А тут еще эта женщина в тумане…

Он с самого начала знал, что это была женщина. Еще до того, как увидел ее в свой старый цейсовский бинокль, когда в тумане образовалась полупрозрачная плешь. Кажется, она была нагая, худощавая и очень загорелая. Он отшвырнул бинокль в траву, на ходу стащил ковбойку и брюки и ринулся в туман, сознавая, что не имеет никакого права нарушать чужое одиночество. Он бежал на этот шумный плеск воды и спугнул стайку диких гусей…

После он сидел на берегу у кромки воды и ждал, когда рассеется туман. Подул ветер, клубы разом унесло куда-то вверх, растворив в июльской жаре. Обнажилась речная гладь, кое-где подернутая чешуйчатой серебряной рябью. Ни гусей, ни женщины не было.

Иван пролежал до полудня в своей душной сумрачной палатке, думая обо всем сразу и ни о чем конкретно. Все девушки одинаковы… И эта тоже, если она существует на самом деле, а не в его воображении. Рано или поздно изменит кому-то. Зато он теперь свободен. Он никогда, никогда не женится… Мать будет очень рада. Она ревнует его к девушкам и даже к друзьям. Юлю невзлюбила с первого взгляда… Хорошо, что он уехал один. Пускай в тумане плещутся дикие гуси… Птицы, деревья, луговые цветы, звезды — ему так спокойно всю эту неделю. Словно сама природа взяла под свое крылышко. Еще музыка этого потрясающего американца, который не играет, а словно с небом разговаривает. Глупые девчонки все до одной в него влюблены. В Христа, наверное, тоже влюблялись, если он существовал на самом деле… Юля предпочла какого-то спортсмена. А вот мама понимает в мужской красоте, мышцам предпочитая душу и интеллект.

Его мысли окончательно смешались, он заснул и проспал чуть ли не до заката. Проснулся от голода и торопливо заглотнул полпачки галет, запив теплой речной водой.

Захотелось сплавать на противоположный берег — он еще не бывал там. Течением снесло метров на пятьдесят вниз. Здесь берег был пониже, и наверняка в половодье все эти вербы и тополя заливались водой. Земля оказалась сухой и в трещинах от зноя. Он поднял несколько ракушек, рассыпавшихся в ладони в пыль. Тропинка вела в наполовину мертвый лес, круто сворачивала вправо, брала вверх. Взойдя на довольно высокий холм, Иван остановился, прикрыв глаза ладошкой от слепяще желтых лучей заката.

В неглубокой ложбине меж кустов боярышника и шиповника оказалась большая бревенчатая изба старой постройки — бревна, из которых она была сложена, приобрели тот густой оттенок темно-зеленого цвета, каким окрашивается зрелая июльская листва, вдоволь напитавшаяся солнцем и светом. Оглядевшись, Иван увидел еще и странное круглое строение в глубоких трещинах серой штукатурки. Из его куполообразной крыши росли молодые деревца. Поодаль разглядел стену, тоже из камня. Судя по всему, сложена не на один век, да и веков с тех пор, похоже, прошло несколько…

Иван хотел было направиться к избе, но тут вспомнил, что на нем нет ничего, кроме коротких — красных — баскетбольных трусов. Он стоял в нерешительности, озираясь по сторонам, как вдруг увидел женщину в синем платье крупным горошком. Он невольно попятился в кусты. Женщина его заметила и решительным шагом направилась к нему. Была она загорелая, крепко сбитая. И лет ей было довольно много — честно говоря, Иван не мог определять возраст женщин и всех без исключения делил на две категории: молодые и старые. Эта женщина явно принадлежала ко второй.

— Здравствуйте, — сказал он, когда женщина оказалась на расстоянии примерно двух метров. — Извините, я приплыл с того берега. Я не знал, что здесь есть люди. Сейчас я уплыву назад.

Женщина смотрела на Ивана, сощурив от солнца глаза. На ее лице он не увидел ни любопытства, ни раздражения по случаю его вторжения. Она сказала:

— Здравствуй, мОлодец. Заходи, коль пришел. Мы как раз чай пить собрались…

…Иван сидел за круглым столом под навесом, оплетенным диким виноградом, в окружении четырех пожилых женщин, годившихся ему скорее в бабушки, чем в матери. Пили чай с медом, дикой малиной, пышками. К столбу, подпиравшему свод беседки, было прибито большое распятие, и Иван, поднимая глаза от чашки, видел перед собой темное деревянное лицо, искаженное мукой покорности и боли. Он знал — из фильмов и книг (в доме Лемешевых беседы на религиозные темы не велись), что это Иисус Христос. Религия Ивана не интересовала, но он любил старину и все, отличающееся от современной однообразности.

Он испытывал сейчас странную взволнованную приподнятость. В то же время хотелось ущипнуть себя за руку, чтобы проверить, не сон ли это. Но если это был сон, лучше не просыпаться…

— Живем чем Бог послал, — рассказывала женщина в платье горошком, у которой странное имя — Перпетуя. — Уже почти два года живем. С тех пор, как наш монастырь закрыли. Кое-кто из сестер в миру прижился, те, что помоложе, даже семьями обзавелись, мы же не сумели принять мирские законы и правила. Так вот и живем под крылышком Господним.

— И вас… не трогают? — поинтересовался Иван.

— Хвала и слава Господу нашему, берегущему нас от напастей и бед. — Перпетуя перекрестилась. — Может, тронули бы, кабы не сестра Лоида. — Она посмотрела на самую старшую из женщин, черноглазую, с римским профилем и худыми длинными пальцами.

Все четверо перекрестились и возвели глаза к потолку беседки-навеса, сквозь листья которой начали проглядывать голубые июльские звезды.

— А где Лидия? — вдруг спросила Перпетуя. — Что-то я не видела ее сегодня.

Ей никто не ответил. Иван, весь какой-то расслабленный и разомлевший (давно, очень давно не чувствовал он себя так легко и приятно), облокотясь затылком о столбик, слушал ночную музыку цикад — она всегда вызывала в его памяти Третий концерт Рахманинова.

Женщины не спрашивали, кто он, откуда и зачем появился в здешних краях. Они были с ним открыты и доверчивы, ничего не требуя взамен. Это были какие-то новые отношения. Но Иван не смог бы объяснить себе толком, в чем их новизна.

Он думал о том, что надо бы встать, поблагодарить радушных хозяек за чай и ласку и, как говорится, откланяться. Но ему очень не хотелось возвращаться в свою палатку в угрюмой ночной тени леса. Впервые за неделю он почувствовал, что сыт одиночеством. Все, больше не выдержит.