Старая кровь - Карина Хэлли

Мои дорогие Деклан и Перри. Не знаю, услышите ли вы это. Будете ли вы прослушивать это еще раз, дослушаете ли до конца. Я знаю, сейчас все запутано, и вы оба страдаете от произошедшего. Порой я не могу дотянуться до вас, но я вас вижу. Вы со мной, вы оба, всегда, даже если вы порознь.

Деклан, если ты слушаешь это, тебе нужно идти за Перри. Проглоти боль и гордость и иди за ней. Ей нужна твоя помощь больше, чем обычно, и я не знаю, как много я могу сделать для нее. Здесь, на Другой стороне, я чувствую… кое-что вижу. Те, что когда-то были людьми, хотят забрать ее. Те, что однажды снова придут за тобой. Боюсь, времени мало. Вставай с пола и иди за ней.

Если ты слышишь это, возьми запись с собой. Когда ты спасешь ее, включи это ей.

Моя история — это и ее история.

Не знаю, с чего начать. Вспоминать прошлое — каждый месяц, каждый год — страшное занятие. Даже здесь, в этой Тонкой вуали, где мои воспоминания кажутся четче, сложно вспомнить многие подробности моей жизни. Остались важные моменты, крупные и маленькие, которые вели меня по выбранному пути. По пути, который привел к моей смерти. И к вам обоим.

Я никогда не думала, что буду рассказывать историю, в конце которой умираю. Это не красиво. Но это правда, и ее нужно услышать. Особенно, тебе и Перри. Вы так похожи на меня. Друг на друга. Если кто и может сделать выводы из моих ошибок, так это вы.

Я надеюсь, что в конце вы сможете меня простить.

Судя по записям, я родилась в удивительно холодный день в мае 1925. В тот день редкая для того времени снежная буря накрыла лес и долину, где жили мои мать и отец в маленьком каменном доме, и я родилась под толстыми одеялами, и доктор помог мне вдохнуть.

Я жалею, что сделала тот вдох.

Мои родители были жесткими шведами. Лес окружал большое озеро, ближайший город был в двух часах ходьбы. Мой отец был лютеранским священником в церкви на другой стороне озера. Летом он переплывал мелкую воду на лодке, а зимой ездил. Мама была без образования, ей нравилось оставаться дома и вязать носки для холодов. Я помню себя еще маленькой, но уже чешущейся от колючей шерсти, покрывающей мои ноги.

У нас было мало вещей, ведь мой отец верил, что бог дает нам все, что нам нужно. И в этот список входила и любовь. Я не видела у него ни капли любви ни ко мне, ни к моей матери. Для него бог был всем, а мы были просто созданиями ночи. Простые люди. Грешники. Он не говорил этого напрямую, но это читалось во взгляде. Он смотрел свысока на прихожан, так же смотрел и на нас.

Моя мама была тихой и с хорошими манерами. Я помню, как наблюдала за ней у плиты, когда она по утрам пыталась нагреть воду для кофе. Она казалась такой маленькой и хрупкой, сгорбленной и побежденной жизнью. И была я. Даже в шесть я была высокой для своего возраста, моя энергия играла на нервах отца. Уверена, он считал меня порождением Дьявола. Он бил меня не жестоко, но больно. Ему не нравилось, когда я сочиняла истории о девочках, прячущихся у нас в саду, и волках, терзающих детей на части. Он говорил, что воображение меня погубит, будет моим грехом, и если он не использует ремень, как ему говорит бог, меня не спасти.

Уверена, вы понимаете, что на огороде прятались девочки, а лес был полон адских гончих, что ели брошенных детей. Я их видела, это было правдой. Я не сомневалась в себе, даже когда стоило. В этом главное отличие между мной и вами.

Когда это случилось впервые, я обвинила маму. По ее виду не скажешь, по ее морщине, что появлялась между глазами, когда она вязала, по тому, как она осторожно общалась с моим отцом, но моя мать была отличной рассказчицей с удивительным чувством юмора. По субботам она брала меня в лес, мы ходили по протоптанным тропам среди берез, пока не начинались сосны и камни, и мы больше не могли идти. Мы останавливались у потрепанного камня, она давала мне кусочек лакрицы. Уверена, она думала, что я ждала наших прогулок из-за этой солоноватой сладости, но это был лишь бонус. Мне нравилось быть с мамой и подальше от отца. Она была совсем другой. Она все равно говорила тихо, но ее глаза оживали, когда она рассказывала мне легенды, истории о сверхъестественных существах, что населяли лес и жили в озере, об умных троллях, которые поджидали таких девочек, как я. И теперь я понимаю, что истории были отчасти предупреждением оставаться дома, не ходить одной в лес, но я знала еще, что так мама выражала себя. Может, так она ощущала, что дает мне что-то, ведь нам было позволено очень малое.

И одним летним вечером, когда свет почти поцеловал тьму, мне стало плохо. Я не знала, что это было, но началось за ужином, ужасная боль пронзила висок, и моя рука сжалась и сбила копченую форель с тарелки. Боль была такой, что я могла только сжаться в комок на холодном полу. Отец был в церкви, и мама не знала, что делать. Тогда у нас не было телефона, радио или чего-то еще. Даже лошади не было. Мама прижала к моей голове холодный компресс и отвела меня в кровать, а потом ушла к соседям в двадцати минутах ходьбы от нас.

Боль длилась несколько мгновений, я могла видеть только черные точки и волны, а потом это быстро пропало. Боль исчезла, и мне стало лучше. Даже очень хорошо. Я прислушалась, в ушах уже не звенело, я обрадовалась шуму дятлов снаружи и тишине дома. Я была одна и могла делать, что хочу.

Я медленно встала и улыбнулась солнечному свету, льющемуся в окно. Помню, ветер с озера раздувал бело-красные шторы, и я улыбалась так сильно, что щеки болели. Это была свобода. Я впервые ощутила ее вкус.

Я спустилась по узкой лестнице в гостиную и кухню, думая о том, что делать еще сорок минут. Мама могла бежать, так что времени оставалось мало.

К сожалению, заняться было нечем. Как я и говорила, вещей у нас было мало, я больше всего любила книги, и мама читала их мне, когда папа не смотрел, а сама я еще не могла читать. И я пошла за лакрицей. Я знала, что ее прятали на самой высокой полке над раковиной.

Я вытащила из-под стола табурет и начала двигаться к полке, когда услышала звук. Смех.

Я замерла и оглянулась. Я знала, что была одна в доме. Но звук повторился. Веселый смех. Девичий, воздушный, переливающийся на ветру.

Я забыла о сладостях и пошла к входной двери. Я замерла, а потом опустила ладонь на ручку, прислушиваясь. Снова раздался смех. Он точно доносился снаружи, и это не была мама. И я не видела детей по соседству, кроме мальчика на ферме, куда и отправилась мама.

Странный холодок скользнул по моей спине. Я скривилась от этого и начала бояться выходить, но все же сделала это. Моя рука повернула ручку, как делала это каждый день, и я вышла во двор.

Наш дом был маленьким, но двор большим. Он тянулся до берега озера, где тусклый коричневый песок смешивался с водорослями. Сегодня вода шумно и спешно билась о берег, словно хотела кого-то заполучить. Может, дом. Может, меня.