Будь со мною нежен - Киран Крамер

Когда Харрисон Гембл, суперзвезда музыки кантри, вышел из отеля на утопающую в солнечных лучах Пич-стрит – улицу Атланты, толпа встретила своего кумира душераздирающим ором. Пожалуй, лишь один голос отсутствовал в этом приветственном хоре. Нет, Тру Мейбенк не ограничилась молчанием, но тот звук, который слетел с ее уст, скорее напоминал поросячье повизгивание. Мейбенки соблюдали приличия, были верны традициям и любую вещь, будь то одежда или кухонная утварь, использовали до тех пор, пока она не превращалась в хлам, сохраняли лицо даже тогда, когда мир рушился и земля уплывала из-под ног, и, стало быть, кричать им не пристало.

– Черт, кажется, я влипла, – пробормотала Тру, чувствуя как вибрирует каждая клеточка ее тела.

Она никогда не думала, что увидит его снова. Наблюдая за сценой у отеля сквозь темные очки от «Нины Ричи», доставшиеся ей от покойной тетушки Хони, Тру видела, что Харрисон не обращал особого внимания на истерику фанатов, словно это не имело к нему никакого отношения. Как, впрочем, и к его дразнящему горячему телу, сверкающей белозубой улыбке, покрытой бронзовым загаром коже, сексуальной щетине на скулах, которая была длиннее, чем следовало бы, что наводило на мысли о статусе «плохого парня».

«Давай пошевеливайся, девушка! Ты везешь домой свадебное платье!»

Не обращая внимания на свистки полицейских, Тру на свой страх и риск перебежала через дорогу, и спустя несколько секунд уже быстрым шагом шла вверх по улице, а отреставрированное свадебное платье матери держала в руках. И Тру казалось, что мама идет с ней рядом – мама, со всеми ее высокими ожиданиями и непоколебимыми принципами.

Повернув за угол, она позволила себе оглянуться на сцену у отеля. Какой коллаж можно было бы сделать! Мысль подкралась, коварная и настойчивая, и Тру постаралась прогнать ее, но та оказалась слишком напористой, слишком живой и не желала уходить: напротив, воображение расцветало в ее сознании и отзывалось в теле, заставляя кончики пальцев гудеть от желания.

Она составила бы коллаж из собственных воспоминаний – эта из ее работ стала бы лучшей. Но никому не суждено ее увидеть.

Харрисон закончил раздавать автографы и, послав толпе воздушный поцелуй, занял заднее сиденье черного «хамви». Две девицы, похожие друг на друга как две капли воды и одновременно на королеву кантри Тейлор Свифт, нырнули внутрь. Тонированные стекла поползли вверх, передние колеса резко повернули в сторону улицы, и рука Тру вспотела под пластиковой сумкой.

Нетерпеливо покусывая губу, она смотрела на огни светофора.

«Ну давай, скорее же, скорее…»

Спустя пару секунд «хамви» промчался мимо, а следом за ним – два автомобиля.

Черт!

Тру вздохнула поглубже. С этим покончено. Харрисон – «серый волк» для миллионов очарованных «красных шапочек», одной из которых когда-то была и она.

«Возьми на заметку! Сегодня тебя едва вновь не засосало в этот омут».

Нет. Тру больше не будет думать о нем. Просто так получилось, одна-единственная безумная минута среди нормальной недели. Все, что нужно сделать сейчас, это найти парковку, где она оставила свою машину. Потом предстояло еще четыре часа пилить назад, до бухты Бискейн, назад к сестре Уизи, Кармеле, ее лучшей подруге, и Дабзу, будущему мужу.

Назад к той жизни, которая наконец-то обрела ясные очертания.

Тру миновала еще один квартал, когда небольшой ярко-синий автомобиль с тонированными стеклами замедлил ход, поравнявшись с ней, и окно с ее стороны поползло вниз.

– Садитесь, мисс Младшая Лига, – послышался голос, который она узнала бы среди тысячи других, и звучал он громко и ясно.

Сердце Тру загудело как колокол пожарной охраны, и она остановилась как вкопанная.

Что и говорить, она была в серьезном замешательстве. Мягко выражаясь. В Бискейне сказали бы, что Тру нервничает, как кошка с длинным хвостом, которая находится в комнате, полной кресел-качалок, но сама она предпочла бы выражение «в замешательстве», потому что слыла девушкой начитанной. И даже сейчас с ней была книга, которую пришлось засунуть в чулок на правой ноге – Агата Кристи в мягкой обложке, – так как не влезала ни в один карман, а купленное на распродаже желтое кожаное портмоне было переполнено: три губные помады кораллового оттенка, дорожный лак для волос, пачка бумажных платков, фруктовая жвачка, мобильный телефон, круглая щетка для укладки, маленькая черная точилка для косметических карандашей. Там же уместились связка ключей весом в тонну, банан, таблетки от головной боли, пара запасных солнечных очков и маленький старый кошелек с изображением Золушки из диснеевского мультика, перевязанный резинкой, чтобы не высыпалось содержимое, а именно – карточки и деньги.

– Ну? – Харрисон заглушил мотор. – Может, сядешь и расскажешь, как жила все эти годы, или так и будешь стоять столбом и притворяться, что не видишь меня?

Тру развернулась на каблуках лицом к машине.

– Я тебя вижу.

Отец всегда говорил: если не можешь справиться с большой собакой, просто спокойно стой у крыльца.

* * *

Харрисон спрятал удивление под холодным взглядом, как делал всегда, когда что-то производило на него особенное впечатление или какая-нибудь фанатка переступала дозволенные границы и раздевалась, предварительно не спросив у него разрешения.

Нет, такого никогда не случалось с Тру, ведь она леди – по крайней мере внешне, – но блестящие голубые глаза выдавали ее суть. Под этим строгим, чуть-чуть жеманным обликом южанки бушевали подлинные страсти. Харрисон видел ее насквозь. И очень хотел забыть. Писал песни, стараясь избавить свое сознание от мыслей о ней, но иногда все же мечтал о руках, обнимающих шею, о нежном податливом теле, которое чувствует под собой.

Тру наклонилась, чтобы заглянуть в окно у пассажирского кресла. Громоздкая матерчатая сумка болталась на ее плече. Тру так дивно пахла, черт побери, как какой-то волшебный весенний цветок в тайной беседке, наполненной посвистыванием бурундучков и щебетом маленьких голубых птичек.

– Я не могу поехать с тобой, даже если бы хотела.

То есть дала понять, что не хочет. Типично для нее. Она всегда гордилась своей независимостью.

– Но поговорить можем. Купить тебе колу? – Что означало любой напиток. Здесь, на Юге, все называлось «кола», особенно в Атланте.

– Нет, спасибо, – отказался Харрисон. – Дай мне ключи, и я попрошу своего менеджера доставить твою машину домой, в Мейбенк-холл.

Что было очень кстати: Харрисон всегда хотел показать Дену свои родные места.

– Я вовсе не хочу, – сказала Тру и покачала головой: – Но я вовсе не желаю, чтобы ты возвращался в Бискейн.

Никто там его не ждет. И не ждал. Никогда. Что, впрочем, не огорчало Харрисона: он предпочитал Лос-Анджелес, Аспен, тропические острова.