Прививка против приключений - Дмитрий Скирюк

Собратьям во грехе — слагателю историй Роберту Льюису Стивенсону и достославному Карлу Фридриху Иерониму фон Мюнхгаузену посвящается.

В котором старые друзья встречаются вновь.

Думаю, начать следует с того, кто я такой. Я не хочу писать «в гору бегом, с горы кувырком», я человек простой и высшему литературному пилотажу не обучен. Так пусть мой рассказ начнется буднично и тихо, хотя события, о которых будет поведано ниже, обыденными не назовешь, как ни смотри.

Зовут меня Дмитрий. В тот год, о котором я намереваюсь написать, мне исполнилось двадцать. Если и дальше говорить о себе, то человек я получаюсь самый средний: во мне метр семьдесят пять росту, у меня серые глаза и вьющиеся волосы, а вешу я, по трезвом размышлении, семьдесят четыре килограмма до обеда и семьдесят пять после. Ну и хватит об этом.

После школы я поступил в университет на биофак и, как всякий провинциал, не имеющий богатых родственников, поселился в общежитии. Соседом же моим по комнате оказался некий Паша с занимательной фамилией Дурманов. Сам по себе неплохой человек, он обладал несколькими крупными, на мой взгляд, недостатками. Так, он обожал культуризм и, заселившись в комнату, первым делом увешал все стены портретами, рисунками и фотографиями с изображением Арнольда Шварценеггера, рядом с которым Гребенщиков на моем плакате выглядел болезненным и худосочным молодым человеком. Я даже протестовать не решился. Будучи ревностным последователем здорового образа жизни, Паша не пил спиртного, не курил, зато налегал на мясо, пакетами трескал белковые смеси и все свободное время проводил в спортзале. Временами он любил, оголив торс, стоять перед зеркалом, изредка бросая в мою сторону торжествующие взгляды. И еще одна черта отличала его от других. Неизвестно, кто и когда привил Паше тягу ко всевозможным крепким выражениям, но ругался он виртуозно. Не подумайте, однако, что он был столь испорченным юношей! Отнюдь. Его отличало добродушие и терпимость, ругался он беззлобно и порой даже ласково. Но вот ходить вместе с ним в столовую или буфет было сущим мучением. Добродушие мигом исчезало, и передо мной представал суровый воин, грудью пробивающий себе дорогу к кассе, этакий Конан-варвар. Все бы ничего, но по пути он успевал продегустировать все блюда и набить карманы кондитерскими изделиями. Естественно, он не показывал их кассиру и, ничуть не смущаясь, уносил трофеи домой. Моя совесть восставала против подобных методов, и случалось, что я, не выдержав, подходил к кассе, что-то смущенно лепетал про «вчерашний долг» и платил за своего друга. В общем, это был всесторонне развитый и очень неглупый парень, а недостатки есть у всех.

Теперь о соседях.

Самой интересной и загадочной была комната № 400. Жили там четверо. Троих из них — студентов старших курсов, звали Витя, Коля и Олег. Все являли собой полную противоположность друг дружке. Если Витька Новокшонов представлял из себя двухметровую каланчу с длинным «лошадиным» лицом, глазами навыкате и руками как лопаты, то Олег Ким в противовес ему был миниатюрный, плотно сбитый кореец, великолепно разбиравшийся в восточных, как однажды выразился Паша, «одноборствах». Единственным, что их роднило, были ужасающие шрамы на животе и груди, оставшиеся после перитонита. Третий, Николай Паньков, являл собою «золотую середину» — жизнерадостный, по-деревенски основательный (в хорошем смысле слова), ухватистый сибиряк с усами щеточкой и удивленным выражением лица. Вместе они прекрасно дополняли друг дружку. Они любили поспорить, с полуслова подхватывали любую тему и все время затевали разные проказы и розыгрыши. Часто, скопом и поодиночке, все трое бывали в гостях в нашей комнате и рассказывали массу историй о своих путешествиях и исследованиях. Мы, конечно, им не очень-то верили, но слушать было интересно.

Четвертого, самого таинственного обитателя комнаты № 400 звали Игорь. Про него ходили самые невероятные слухи. Говорили, что он — подпольный миллионер, работающий для конспирации обыкновенным фельдшером, что он бывалый путешественник и несколько лет назад даже открыл Америку. На его столе, на почетном месте и правда находились истертый глобус Луны и наручный компас в медной позеленевшей оправе размером с хороший будильник, с витиеватой гравировкой: «Бригъ „Командоръ“, 1789 годъ». Кожаный ремешок был вытертым и побелевшим от морской соли. Коля как-то по секрету рассказал нам с Пашей, что компас этот подарил Игорю не то Крузенштерн, не то Беллинсгаузен, не то сам Нансен. Игорь слухи не опровергал, но и не подтверждал, а если докучали просьбами, закуривал трубку и погружался в молчаливые воспоминания и облака медового дыма. Преподаватели относились к нему с уважением и величали по имени-отчеству — Игорь Иванович, а друзья звали Предводитель или, более сурово, Командор. Был он с Украины и, возможно, оттуда унаследовал свою домовитость, веселость и умение дивно готовить борщ. Правда, временами на него накатывали приступы скопидомства, но это скоро проходило. Лет ему было около тридцати, а фамилия — Гурей.

Нас влекла эта украшенная фотографиями комната, где на полках, вперемешку с книгами, лежали морские звезды, раковины, окаменелости и другая экзотика. Мы частенько сиживали у них вечерами, ведя долгие беседы, и жизнь наша текла спокойно и размеренно, раз в полгода прерываясь регулярным катаклизмом сессии, пока однажды не произошли события, круто изменившие всю нашу жизнь.

Мне запомнился один вечер, когда речь зашла о том, как скучно мы живем.

— Приключение, друзья мои, — сказал тогда Игорь, — это когда за каждым поворотом вас встречает нечто неожиданное и удивительное, а зачастую и опасное. Вот я в молодые годы попадал в такие приключения, какие вам и не снились. Э, да что там…

Сказавши так, Хозяин с головой ушел в воспоминания, и лишь мерно вспыхивающий через равные промежутки времени огонек его трубки давал понять, что он не спит.

Олег вежливо кашлянул и выразил сомнение, что Игорю случалось попадать в серьезную переделку. Разве что в колхозе, когда они пытались унести с поля во время хозработ мешок картошки, им довелось испытать нечто похожее на приключение, поскольку попавшаяся навстречу машина председателя колхоза оказалась для них ну просто полной неожиданностью.

Игорь будто рассердился, но вскоре остыл, долго молчал, потом вдруг вскинулся и дал нам клятву, будто пригрозил.

— Вы меня еще не знаете! — заявил он. — Да я в свое время треть земного шара исколесил! Зарубите себе на носу: при первом же удобном случае я устрою вам такое приключение, что век меня после этого добром поминать будете. Я своих слов на ветер не бросаю!

С этими словами он повалился на жалобно заскрипевшую кровать, и через минуту комнатку сотряс его раскатистый храп.

О, если бы мы тогда уделили чуть больше внимания его словам! Пару лет спустя мы на собственном опыте убедились, что Игорь в самом деле слов на ветер не бросает. Мы действительно попутешествовали по миру, все вместе и по отдельности, но об этом я расскажу как-нибудь в другой раз. Научные записки были изданы, нас даже показали в «Клубе путешественников», а Игорь долго и плодотворно писал статьи в журнал «Вокруг света».