Первое дело слепого. Проект Ванга - Андрей Воронин

Это был узкий прямоугольный пенал из сплошного серого бетона со следами аккуратной, дощечка к дощечке, деревянной опалубки. Расположенная в торцовой стенке дверь представляла собой гладкий прямоугольник выкрашенного в черный цвет железа – не жести, а именно листового железа, в чем было очень легко убедиться, просто постучав по ней кулаком. На такой стук дверь реагировала примерно так же, как бетонная стена – то есть никак. Она не содрогалась, не прогибалась и не громыхала; она была непоколебима, и даже отчаянные удары каблуком исторгали из нее лишь глухое, едва слышное «тук-тук». Разумеется, если постучать в эту дверь чем-то металлическим, она бы зазвучала, как набатный колокол, однако ничего подходящего для этой цели в комнате не было. «Меблировку» данного помещения составляли брошенный прямо на голый бетонный пол грязный тюфяк с торчащими из многочисленных прорех клочьями желтовато серой ваты да намертво вмурованное в тот же пол архаичное эмалированное очко вроде тех, что когда-то устанавливались в общественных туалетах. Прямо из стены над очком торчал кусок резинового шланга с вентилем; отвернув этот вентиль, обитатель комнаты мог удалить из пожелтевшего и растрескавшегося эмалированного корыта отходы своей жизнедеятельности. Здесь же, стоя над очком, можно было умыться, а заодно и утолить жажду: других источников питьевой воды в комнате не наблюдалось.

Шланг был резиновый, а вентиль – пластмассовый, так что причинить себе какой бы то ни было вред посредством этой штуковины не представлялось возможным. В комнате вообще не было никаких предметов, могущих послужить орудием самоубийства; отсутствовали даже трубы под потолком, на которых можно было бы повеситься, соорудив удавку из какого-нибудь предмета одежды. Конечно, при очень большом желании можно было разбить голову об стену или дверь, но, чтобы покончить с собой столь ненадежным и изуверским способом, нужно обладать огромной силой воли… либо быть абсолютно безумным.

Сила воли у нынешнего обитателя комнаты была самая обыкновенная – не слабая, но и не слишком сильная. Он умел добиваться поставленной цели и даже, черт возьми, бросил курить, однако полностью подавить инстинкт самосохранения у него пока не получалось. Говоря по совести, он к этому не особенно-то и стремился, поскольку был человеком здравомыслящим и в высшей степени прагматичным.

Пленник задумчиво потер ладонью колючий подбородок. Это был мужчина лет сорока, еще совсем недавно пребывавший в неплохой спортивной форме, а теперь заметно располневший и обрюзгший из-за приличной кормежки и малоподвижного образа жизни. Кормили его действительно неплохо и, судя по всему, подмешивали в пищу лошадиные дозы транквилизаторов: он постоянно пребывал в какой-то прострации и очень много спал. Он только сейчас сообразил, что все эти мысли – о невозможности побега или хотя бы самоубийства, о рабстве и выкупе – пришли ему в голову лишь сегодня, вот только что, после завтрака… Или ужина? Пленник давно потерял счет времени. Он не имел понятия, утро сейчас или вечер и сколько времени он провел на этом комковатом, бугристом тюфяке, созерцая забранную прочной стальной решеткой яркую лампу под потолком. До сих пор он об этом не задумывался; откровенно говоря, все это время он вообще ни о чем не думал, а сейчас его мыслительные способности вдруг вернулись к нему, как будто кто-то воткнул штепсель в электрическую розетку и нажал на кнопку. Видимо, поданная ему час назад еда, простая, но сытная, сегодня не была приправлена химией.

Вряд ли по недосмотру; пожалуй, там, наверху, что-то произошло или вот-вот должно было произойти. Пленник почувствовал, что начинает волноваться; после многих, никем не считанных дней, проведенных в полусонной, сомнамбулической одури, это было почти так же приятно, как размять затекшие от продолжительного бездействия мышцы. Он не утратил способности волноваться и ясно мыслить.

«Интересно, на какую же сумму меня обули эти уроды?» – подумал пленник, и в это время за дверью послышались шаги. Сердце екнуло и забилось чаще: обычно охрана появлялась в комнате только для того, чтобы принести еду и забрать посуду. Пленник не ошибся: что-то изменилось, и сейчас решится его судьба.

Лязгнул засов, дверь распахнулась во всю ширь, и через порог, пригнув голову в низковатом для него проеме, шагнул охранник. Пленник прозвал его Шреком за сходство с персонажем мультфильма: такая же фигура, лысая как колено башка и тупая зверская рожа с приплюснутым носом и глубоко посаженными поросячьими гляделками, расположенными так близко, что их, казалось, можно выколоть одним пальцем. Разве что шкура была не зеленая, а коричневая – надо полагать, после отпуска, проведенного на модном курорте…

Не говоря ни слова, Шрек сделал шаг влево и замер у двери – ноги на ширине плеч, руки сложены поверх причинного места, как будто их владелец все время опасается, что либо вообще забыл одеться, либо не застегнул ширинку. В комнату вошел еще один охранник – чуть пожиже Шрека, но тоже такой, что и ломом не сразу убьешь. В руках у него был стул; поставив его посреди комнаты, охранник сделал приставной шаг вправо и замер по другую сторону двери в точно такой же позе, что и Шрек, – ноги на ширине плеч, руки на ширинке. Сейчас эта парочка смахивала не то на эсэсовцев, караулящих вход в бункер фюрера, не то на декоративные чучела в латах, какие, помнится, пленник когда-то мечтал завести в своем загородном доме, но быстро перерос свое увлечение рыцарями, неудобной мебелью на львиных лапах и прочей дребеденью.

Дверь так и осталась открытой, позволяя пленнику видеть кусочек коридора – грязный бетонный пол и прямоугольник сложенной из силикатного кирпича стены с грубыми, неаккуратными швами. Через минуту, показавшуюся заложнику вечностью, в комнату вошел еще один человек – невысокого роста, коренастый, в дорогом, не слишком хорошо сидящем сером костюме, в белой рубашке с безвкусным галстуком и с угрюмой физиономией заматеревшего выскочки, привыкшего всеми и повсюду распоряжаться, не особо при этом церемонясь. Глаза пленника широко распахнулись, когда он узнал это лицо, в последнее время нередко мелькавшее на экране телевизора и на страницах газет.

Пленник сел на тюфяке, по-турецки поджав под себя ноги и положив руки на колени. По лицу вошедшего скользнула тень неудовольствия: похоже, он не привык, чтобы перед ним сидели, и не просто сидели, а еще и в такой вот вольной, чуть ли не хозяйской позе. Пленник усмехнулся: похоже… Какое там к черту «похоже»?! Не «похоже», а вот именно привык. Он ведь всю жизнь только тем и занимается, что вертит людьми как хочет. И, по слухам, не без успеха…

Теперь пленник испытал уже не волнение, а довольно сильное и неприятное беспокойство. Этому человеку совершенно нечего было здесь делать. Он – организатор похищения. Не чеченец какой-нибудь, не бандит и даже не конкурент по бизнесу, а он – человек, интересы которого лежали в сфере, никоим образом не пересекавшейся со сферой интересов пленника. Это было необъяснимо, а потому страшно.

Заложник старался ничем не выдать своего испуга. Судя по тому, как еще больше помрачнело и без того мрачное лицо хозяина, ему это удалось. Это была ничтожная победа, да к тому же совершенно бесполезная, однако узник бетонного склепа немного приободрился. Правда, радоваться было рановато.