Верлен - Пьер Птифис

Поль Верлен не знал, что его предки по отцовской линии были благородного происхождения. Это открытие сделал бельгийский писатель Леон Лефебв де Виви[1] — увы, после смерти поэта.

До XVIII века родственные связи прослеживаются лишь с малой долей уверенности, однако известно, что в числе предков поэта были благородный господин Жиль де Верлен, живший в XVI веке, и Жан и Робер де Верлены, жившие позднее. Этот старинный род, близкий роду Оршенов, представители которого считали себя потомками Вильгельма Завоевателя, подарил своей стране многочисленных военных деятелей, а Святой Церкви — многочисленных священнослужителей. В дальнейшем потомки этого рода, судя по всему, забыли о своих корнях и превратились в мелких землевладельцев.

Жан де Верлен Старший (скончался в 1757 году) был земледельцем в Бра[2], равно как и его сын, Жан Верлен (уже без частицы «де») Младший (родился в 1716 году). О нем шла дурная слава: буйный, жадный до наживы, хулиган, в молодости был приговорен к штрафу в шесть золотых флоринов за богохульство. Свадьба не только не образумила его, но, наоборот, оказала негативное влияние на его характер. Однажды он, например, вызвал в суд родителей жены, добропорядочных фермеров Энрио, требуя приданого, не выплаченного по причине нескольких неурожайных годов. У собственного отца он дерзнул потребовать возмещения за все годы, проведенные под его крышей. В конце концов, презираемый всеми, он уехал в Арвиль-Ле-Сен-Юбер и устроился там «начальником по телегам», то есть занялся перевозками.

Его младший сын Анри-Жозеф (1769–1795), дед поэта, увы, походил на отца. Фамилия его была также просто Верлен, но на одном письме, написанном его рукой, изображен герб — «три серебряных коронованных леопарда, во всеоружии». В детстве его, младшего ребенка в семье, постоянно баловали, и он вырос таким слабохарактерным, раздражительным и тупым, что никто не знал, что с ним делать дальше. К счастью, настоятель аббатства Сен-Юбер дон Николя Спирле по старой дружбе взял его к себе, но, не сумев убедить его стать священником, приискал ему должность управляющего делами в Верховном апелляционном суде аббатства. Но поскольку Анри-Жозеф проявлял сильную склонность к алкоголю, его перевели на такую же должность в Бертри[3].

Бертри был «свободной зоной», по сути являющейся частью Люксембурга, провинции Австрийской Империи со времен подписания Конвенции о Границах 16 мая 1769 года. Но жители, люди независимые и неуживчивые, отчаянно сопротивлялись присоединению. Они не хотели быть австрийскими подданными. Когда один чиновник назвал их «ослами», они в ответ на это оскорбление создали «литературно-вакхическую» «Академию Ослов». Дон Спирле, втайне сочувствовавший Австрии, пытался убедить своего протеже, что в его интересах помогать официальным властям.

— Здесь будут создаваться новые должности, — говорил он, — и я смогу добиться для тебя места нотариуса.

Но Анри-Жозеф Верлен под влиянием «вольных пьяниц» Бертри вскоре предал священнослужителя, во всеуслышание объявив о своих националистских взглядах и вступив в «Академию Ослов».

Сразу после свадьбы с некоей госпожой Анной-Луизой Гранжан в мае 1795 года он снова оказался в подвешенном состоянии в связи с вторжением французской армии под командованием Журдана[4]. И тогда — с волками жить — по-волчьи выть — в прокуроре Верлене неожиданно обнаружились новые стороны характера — он стал революционером и антиклерикалом. Он приветствовал смещение старого кюре Бертри и был счастлив видеть, как падает крест с колокольни. Несмотря на это, он все же крестил 26 марта 1798 года своего сына Николя-Огюста. Он, конечно же, получил должность нотариуса, к которой так упорно стремился, но его чаще видели в кабаке, чем в конторе. Начальство говорило о нем: «Не очень способный, но все же удовлетворительно выполняет свои обязанности, любит учиться».

За Революцией пришла Империя, за свободой — диктатура. Нотариус Верлен, как истинный якобинец, перешел в оппозицию. Он так ненавидел Наполеона I, что однажды, в июле 1804 года, в воскресенье, когда люди выходили из церкви после обедни, на которой присутствовала и его жена, он с порога таверны, где до этого уже успел порядком набраться, разразился потоком брани в адрес императора, обвиняя его во всех смертных грехах. Говорили, что за это его отправили в тюрьму в столицу, город Люксембург. На самом же деле он был заключен под стражу в «Доме правосудия Трех башен» 23 января 1805 года (3 плювиоза[5] XIII года) по обвинению в подделке документов (в соответствии с тогдашним законодательством это было всего лишь административное правонарушение). Там месяц спустя, 24 февраля 1805 года (5 вантоза[6] XIII года), он и умер[7].

Его тридцатилетняя вдова Анна-Луиза, разорившись, вернулась к родителям, земледельцам в Жеонвиле, людям серьезным, верным традициям и церкви. С ней были трое ее детей: Луиза, девяти лет, Николя-Огюст, шести лет, и годовалая Жюли. Гранжаны, сочувствуя дочери, радушно приняли ее. Молодая вдова вновь встретилась там со своими двумя братьями. Первого звали Гиацинт, он обрабатывал вместе с отцом семейные земли, это был парень недалекий, но честный. Второго звали Николя, он был куда как умнее и подвизался на военной службе. Жизнь постепенно возвращалась в свое русло, как вдруг Анна-Луиза бросает детей и уезжает из страны, чтобы выйти замуж за некоего Пьера-Жозефа Эрмана. Больше о ней в нашем повествовании речи не будет, равно как и о недостойном нотариусе Верлене.

Все трое получили солидное религиозное образование; когда же они подросли, встал вопрос об их дальнейшей судьбе. Что касается мальчика, отца поэта, проблема решилась легко. Его дядя Николя убедил племянника пойти в армию, и там он сделал блестящую карьеру[8]. Мы расскажем об этом вкратце. Сначала он служил в первом полку Инженерных войск, участвовал в Испанской кампании — Кадис, Трокадеро — и получил нашивки лейтенанта второго класса в 1824 году (в том же году его дядя Николя стал подполковником).