Одна ночь и вся жизнь - Татьяна Рябинина

Анна Жилло

Одна ночь и вся жизнь

1

31 декабря 2023 года

— Вы жена Дарьялова?

Застываю с открытым ртом, потому что никакая я, на фиг, не жена, хотя мы уже давным-давно вместе и ребенку нашему три года. А все потому что коза упрямая и уперлась рогом. Не хочу, мол, замуж, была там уже два раза, хватит, мне и так хорошо. А вот теперь стой и хлопай варежкой, потому что ты никто и звать никак. Штамп роли не играет, говорите? Ну-ну…

И все-таки киваю. Не потребует же паспорт показать, в конце концов.

— Как он?

— Состояние стабильно тяжелое. Прогноз… сомнительный.

— Простите, а можно… человеческим языком?

Мне настолько страшно, что начинаю хамить. Впрочем, если уж назвалась женой, надо держать марку. Жена Дарьялова не может мямлить и жалобно заглядывать в глаза. Она любому голову откусит. Виктория, по рассказам, такой и была. Ну и я должна соответствовать.

— К сожалению, не удалось поставить стент. Пришлось делать аорто-коронарное шунтирование — операцию на открытом сердце. Коронарная артерия заблокирована, мы взяли в качестве трансплантата грудную. Операция прошла без осложнений, с искусственного кровообращения сняли. Состояние тяжелое, но это нормально. Главное — нет динамики к ухудшению. Если все будет в порядке, через два-три дня переведем в отделение, а пока он в реанимации.

— Сомнительный прогноз — что это значит?

Нет, меня не забанили в гугле, но я хочу знать прямо сейчас, немедленно. Почему сомнительный, а не благоприятный, если операция прошла без осложнений?

— Возможно неблагоприятное течение болезни. Возможно, — повторил он, подчеркивая это слово. — А сейчас вам лучше…

— Евгений Максимович! — из-за двери выглядывает женщина в зеленом хирургическом костюме. На ней маска и очки, лица не разглядеть, но от голоса желудок стискивает тугим спазмом. — Быстрее!

— Простите! — бросает он мне и скрывается за дверью.

— Подождите, — я едва не хватаю женщину за штаны. — Это… Дарьялов?

— Да. Извините.

Она исчезает в отделении, а я возвращаюсь к диванчику в коридоре, где провела уже пять часов. Сидела, грызла сделанный к празднику салонный маникюр, ходила взад-вперед, выпила четыре стакана кофе из автомата. Нервно, не попадая в буквы, отвечала на сообщения: «нет, пока ничего неизвестно», «нет, ничего нового». Звонила маме, которая осталась с Ирочкой, но разговаривать с ней дольше пары минут не могла. И вот, казалось бы, все позади, операция закончилась, можно выдохнуть, но… нет.

Господи, пожалуйста, пусть все будет хорошо. Прошу тебя!

Писк телефона.

Ну кто там еще?

Никита, старший сын Дарьялова. Он живет с семьей в Дании, а младший, Виктор, в Норвегии. Уехали с матерью еще школьниками, да так и остались за границей. Наверно, только ленивый за это Дарьялова не пнул — ты, мол, депутат, а детки у тебя в буржуиниях обитают. И ты сам наверняка туда свалишь, как только денег побольше накрадешь. Хотел бы — давно бы уже свалил. Всех денег не заработаешь и не накрадешь.

«Ирина, как отец?»

«Пока ничего нового. Напишу».

Два часа до Нового года. В углу на подставке мигает гирляндой искусственная елочка. Подхожу к окну, стою, прижавшись лбом к холодному стеклу, смотрю на темный двор. Дальше — дома, везде огни, люди празднуют.

Мы тоже собирались отмечать. Встретить с мамой и Ирочкой, а после двенадцати поехать к друзьям. Я как раз стояла перед шкафом, раздумывая, какое платье выбрать, когда Дарьялов позвал меня из гостиной.

Мне сразу не понравилось его лицо — бледное, с глубоко прорезавшимися морщинами, как будто постарел лет на десять.

— Что… случилось?

Я чаще звала его по фамилии, Петром — когда сердилась. Или при посторонних. Петя — ну никак не ложилось на язык. Ну какой он, на фиг, Петя? Волчара такой!

— Ириш… нитроглицерин найди.

Метнулась, как испуганная курица, на кухню, вывалила на стол аптечку. Да блин, откуда у нас нитроглицерин?

— Ира, в пиджаке.

В пиджаке? Носит с собой? Он же никогда раньше не жаловался на сердце. Да и вообще на здоровье. И пел о том, что наш Дарьялов всех мальчиков моложе, потому что пятьдесят пять — это не возраст. А в политике и вовсе почти юность. И выглядел на сорок с небольшим. Спортом занимался, не пил, не курил. Говорил, что дочку обязан вырастить и замуж выдать.

Бросил таблетку под язык, погладил меня по плечу.

— Все хорошо, Ирочка, не волнуйся. Сейчас все пройдет.

И правда, порозовел, заулыбался.

— Ну вот, все в порядке. Понервничал немного. Ты же знаешь…

Да, я знала. Потому что была в курсе всех его дел. С того самого момента, когда он предложил мне стать его финансовым и юридическим консультантом.

Бог ты мой, кто бы знал, как я тогда боялась. Ехала на встречу в его офис и тряслась, как овечий хвост. Потому что понятия не имела, что ему от меня надо. Кир сказал, что Дарьялов хочет предложить мне работу. Такой шанс выпадает раз в миллион лет. Но… с таким же успехом меня могли прикопать в ближайшем лесочке под сосеночкой. Потому что помогла чуваку, который обул его на хреналион денег. Правда, об этом я узнала гораздо позже. Когда чувак уже прохлаждался с деньгами за границей, да и я свой гонорар потратила на отпуск в Италии.

Я начала работать с ним в не самый простой момент — и для меня, и для него. Впрочем, если подумать, просто между нами не было никогда. Как в рабочих отношениях, так и в личных. В личных — особенно. Ярко, бурно, но трудно. Уж слишком мы были разными. Общего тоже хватало, но в первую очередь такого, которое только осложняет. Притирка получилась жесткой. Мы ссорились и мирились. Я уходила и возвращалась. Но ни разу за все эти пять лет не пожалела о том, что в тот вечер сказала «да».

Дважды сказала «да».

Снова хожу взад-вперед по коридору, снова останавливаюсь