Настоящая ложь - Эмили Локхарт

18

Третья неделя июня 2017 года

Кабо-Сан-Лукас, Мексика[1]

Отель был чертовски хорош.

Мини-бар в номере Джул был забит пакетиками картофельных чипсов и шоколадными батончиками четырех видов. В ванной комнате стояла джакузи, а запаса пушистых полотенец и жидкого мыла с ароматом гардении хватило бы, наверное, лет на сто. В холле ежедневно в четыре часа пожилой пианист исполнял на рояле мелодии Гершвина. Спа-центр предлагал процедуры по уходу за телом с использованием горячей глины, если, конечно, вас не коробило от прикосновения чужих рук. После этого Джул целый день преследовал навязчивый запах хлорки, словно въевшийся в кожу.

В интерьере отеля «Плайя Гранде Резорт» в Бахе[2] доминировал белый цвет: белые шторы, белая плитка, белые ковры, пышные букеты белоснежных цветов. Сотрудники носили белую униформу из хлопка, что придавало им сходство с медиками. Вот уже почти четыре недели восемнадцатилетняя Джул жила в этом отеле одна.

В то утро она потела на беговой дорожке в тренажерном зале «Плайя Гранде», отмеряя километры дизайнерскими кроссовками цвета морской волны с темно-синими шнурками. В этот раз она даже не слушала музыку. Интервальный бег продолжался уже около часа, когда соседнюю дорожку заняла женщина.

На вид – моложе тридцати. Черные волосы собраны в тугой хвост и залиты лаком. Крупные руки, крепкое тело, на смуглых щеках виднелись следы сухих румян. Кроссовки, стоптанные на пятках, были испачканы старой засохшей грязью.

В тренажерном зале они были одни.

Джул перешла на ходьбу, еще минута, и она уходит. Во-первых, Джул предпочитала уединение, а во-вторых – в любом случае сегодня она потрудилась на славу.

– Тренируешься? – спросила женщина и кивнула на дисплей тренажера Джул. – Готовишься к марафону или так просто? – В ее американском произношении слышался мексиканский акцент. Наверное, выросла в Нью-Йорке, но в испаноязычной общине.

– Я занималась бегом в средней школе. Вот и все. – Джул говорила отрывисто и четко, такую манеру речи британцы называют «Би-би-си инглиш»[3].

Женщина устремила на нее проницательный взгляд.

– Мне нравится твой акцент, – сказала она. – Откуда ты родом?

– Лондон. Сент-Джонс-Вуд[4].

– Нью-Йорк. – Женщина ткнула себя пальцем в грудь.

Джул сошла с беговой дорожки и занялась растяжкой квадрицепсов[5].

– Я здесь одна, – заговорила снова женщина. – Приехала вчера вечером. Забронировала этот отель в последнюю минуту. А ты давно здесь?

– В таких местах, как это, всегда будет мало, – сказала Джул.

– И что бы ты порекомендовала? В «Плайя Гранде»?

Джул нечасто общалась с другими постояльцами, но не видела ничего плохого в том, чтобы ответить.

– Можно съездить на снорклинг[6], – посоветовала она. – Я видела гигантскую кровожадную мурену.

– Не шутишь? Что, правда мурену?

– Наш гид приманил ее рыбьими потрохами, которые притащил в пластиковом бидоне. Мурена выползла из расселины в скалах. Метра два с половиной в длину, не меньше. Ярко-зеленая.

Женщина поежилась.

– Не люблю мурен.

– Ну, тогда забей на снорклинг. Если тебя так легко напугать.

Женщина рассмеялась.

– А как тут с едой? Я здесь еще ничего не ела.

– Попробуй шоколадный торт.

– На завтрак?

– О, да. Если попросить, принесут как спецзаказ.

– Спасибо за наводку. Ты путешествуешь одна?

– Послушай, мне пора в душ, – сказала Джул, чувствуя, что разговор становится очень личным. – Пока!

И девушка направилась к двери.

– У меня отец тяжело болен, – бросила женщина. – Я давно ухаживаю за ним.

Укол сочувствия. Остановившись, Джул обернулась.

– Каждое утро и каждый вечер после работы я провожу с ним, – продолжала женщина. – Сейчас он наконец-то стабилен, и мне так захотелось куда-нибудь сбежать, что я уже не задумывалась о ценах. Я здесь проматываю кучу денег, что для меня непозволительная роскошь.

– А чем болен твой отец?

– РС, – ответила женщина. – Рассеянный склероз. И старческое слабоумие. Он всегда был главой нашей семьи. Настоящий мачо. Такой сильный. А теперь это овощ, да еще лежачий. Он даже не знает, где находится. Иногда принимает меня за официантку.

– Черт.

– Я боюсь его потерять и в то же время находиться рядом с ним невыносимо. Но, когда он умрет и я останусь совсем одна, мне будет бесконечно стыдно за эту поездку, за то, что я его бросила, понимаешь? – Женщина остановилась и, поставив ноги на рейки по бокам беговой дорожки, вытерла глаза тыльной стороной ладони. – Извини. Слишком много информации.

– Все нормально.

– Ладно, иди. В душ или куда там еще. Может, потом увидимся.

Женщина закатала рукава рубашки и повернулась к дисплею тренажера. Вдоль ее правого предплечья тянулся шрам – рваный, как от ножа, а не ровный, как после операции. За ним явно скрывалась какая-то история.

– Слушай, а ты любишь викторины? – неожиданно для самой себя спросила Джул.

Улыбка. Белые, но кривые зубы.

– На самом деле я дока в этом деле.

– Их устраивают через день, по вечерам, в лаунж-баре внизу, – уточнила Джул. – Правда, хрень полная. Хочешь пойти?

– И что за хрень?

– Да ничего так. Глупая и шумная.

– Ладно. Я согласна.