Безнадежность - Колин Гувер

Вэнсу

Иные отцы просто дают жизнь. Иные — показывают, как её прожить. Спасибо за то, что ты показал мне, как прожить мою.

В этой книге имена персонажей имеют значение, в том числе и для сюжета. Переводить имена — занятие неблагодарное, и мы не стали этого делать, с одним только исключением: всё-таки перевели имя подруги главной героини Six — Шесть (согласитесь, так забавнее).

Но с главной героиней надо было что-то делать. Её зовут Скай (Sky), что, как многим, наверное, известно, означает «небо». Девушка по имени Небо не звучит совсем, но имечко такое у неё неспроста (о чём вы узнаете ближе к концу книги). И фамилия главного героя тоже не просто так: Холдер — Holder — переводится примерно «тот, кто держит».

Ну и само название нуждается в пояснениях. Hopeless переводится как «безнадёжный» (в различных вариациях: «безнадёжная» и т.п.), слово состоит из двух частей: hope — надежда, и less — суффикс, придающий значение отрицания, отсутствия. И при этом Хоуп (Hope) и Лес (Less) — это вполне распространённые английские женские имена. Что тоже ой как неспроста в этой книге.

Так что пока просто запомните, ладно? А дальше сами увидите всё и поймёте.

Я вскакиваю и смотрю на кровать. Сдерживаю дыхание, боясь звуков, неукротимо рвущихся из моего горла.

Я не заплáчу.

Я не заплáчу.

Медленно опустившись на колени, кладу ладони на тёмно-синее стёганое покрывало и глажу рассыпанные по нему звёзды. Глаза наливаются влагой, и звёзды расплываются, как в тумане.

Зажмуриваюсь и зарываюсь лицом в одеяло, сминая его пальцами. Яростные рыдания, которые я всё это время пыталась сдержать, сотрясают моё тело. Резко поднимаюсь, с воплем срываю одеяло и бросаю его через всю комнату.

Сжимаю кулаки и лихорадочно оглядываюсь вокруг в поисках ещё чего-нибудь, что можно швырнуть. Хватаю с кровати подушки и кидаю их в зеркало, прямо в отражение девушки, которую я уже не знаю. Девушка в зеркале смотрит на меня в ответ, сотрясаясь в рыданиях. Что за жалкое создание! Как же меня бесят её слёзы! Мы стремительно движемся навстречу друг другу, пока наши кулаки не сталкиваются. Бьётся стекло, и девушка рассыпается на ковре миллионом сверкающих осколков.

Берусь за края комода, оттаскиваю от стены и переворачиваю, снова не в силах сдержать долго подавляемый вопль. Когда комод падает на спинку, один за другим вырываю из него ящики и вываливаю из них содержимое, разбрасывая по всей комнате и пиная всё, что попадается под ноги. Хватаюсь за прозрачные синие шторы и дёргаю их, с треском ломается карниз, шторы падают. Дотягиваюсь до высокого штабеля стоящих в углу коробок, даже не зная, что там внутри, беру верхнюю и кидаю её о стену со всей силой, на какую способны пять футов и три дюйма[1]моего роста.

— Ненавижу тебя! — кричу я. — Ненавижу! Ненавижу!

Я швыряю всё, что вижу перед собой, во всё, что вижу перед собой. Каждый раз, когда мой рот открывается для крика, я чувствую солёный вкус слёз, струящихся по щекам.

Руки Холдера внезапно обхватывают меня сзади и держат так крепко, что я теряю способность двигаться. Я воплю и дёргаюсь, пытаясь вырваться, но это уже не осмысленные действия, просто конвульсии.

— Прекрати, — спокойно велит он мне на ухо, не разжимая объятий. Я его слышу, но притворяюсь, что нет. А может, мне просто наплевать. Я продолжаю бороться, но его хватка только усиливается.

— Не трогай меня! — верещу я во всю силу своих лёгких, царапая ногтями его руки. И снова это не производит на него никакого действия.

Не трогай меня. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Тихий голосок эхом отзывается в моей голове, и я безвольно повисаю в руках Холдера. Я слабею, по мере того как усиливается поток моих слёз, и рыдания захватывают меня целиком. Кто я теперь? Всего лишь сосуд для слёз, которые никогда не иссякнут.

Я слаба, я позволяю ему победить.

Холдер отпускает меня, кладёт руки мне на плечи и поворачивает лицом к себе. Не могу даже взглянуть на него. Я в изнеможении вжимаюсь в него, чувствуя щекой биение его сердца, стискивая в кулаках его рубашку и всхлипываю, признавая поражение. Холдер кладёт руку мне на затылок и склоняется к моему уху.

— Скай, — произносит он бесстрастно и ровно. — Нужно уходить отсюда. Немедленно.

Мне нравится думать, что большинство решений, принятых мной за семнадцать лет жизни, были довольно разумными. Если можно было бы положить на весы ум и глупость, смею надеяться, мои здравые поступки перевесили бы несколько идиотских. Если так, то завтра мне понадобится принять фигову кучу умных решений, потому что сегодня я в третий раз за месяц тайком впускаю Грейсона в свою спальню через окно, а это, доложу я вам, поступок, сильно опускающий вниз ту чашку весов, на которой находится дурость. Впрочем, точно вычислить тяжесть дурости можно будет только через какое-то время, так что, пожалуй, посижу пока, подожду, может, мне и удастся выровнять весы до того, как стукнет молоток судьи.

Как бы всё это ни выглядело со стороны, я не шлюха. Разве что вы назовёте меня шлюхой только на том основании, что я обжимаюсь с большим количеством парней, и они мне даже не нравятся. Тогда другое дело, нам бы было о чём поспорить.

— Давай побыстрее, — беззвучно произносит Грейсон с той стороны закрытого окна, явно недовольный тем, что я не спешу ему навстречу.

Отпираю задвижку и как можно тише поднимаю окно. Может быть, Карен и нетипичная родительница, но даже она, как самая обычная мама, не одобряет парней, проникающих по ночам в спальни.

— Тише, — шепчу я.

Грейсон подтягивается на руках, перебрасывает ногу и влезает в мою комнату. Очень удобно — окна с этой стороны дома всего в трёх футах над землёй, и у меня что-то вроде отдельного входа. На самом деле, мы с Шесть шастаем друг другу через окна гораздо чаще, чем через двери. Карен уже привыкла к этому, и её не беспокоит, что моё окно практически постоянно не заперто.

Прежде чем задёрнуть занавески, я бросаю взгляд на окно Шесть. Она машет мне рукой, а другой тянет на себя Джексона, забирающегося в её спальню. Оказавшись внутри, Джексон оборачивается и высовывает голову.

— Встретимся у твоего пикапа через час, — громко шепчет он Грейсону, закрывает окно и задёргивает шторы.

Мы с Шесть не разлей вода с тех пор, как четыре года назад она переехала в соседний дом. Наши окна находятся рядом, что оказалось до чрезвычайности удобно. Вообще-то начиналось всё вполне невинно. Когда нам было четырнадцать, мы забирались в её комнату по вечерам, тырили мороженое из холодильника и смотрели фильмы. Когда нам исполнилось пятнадцать, мы стали тайком протаскивать к себе мальчишек, чтобы есть мороженое и смотреть фильмы все вместе. К шестнадцати годам мороженое и фильмы утратили для мальчишек свою привлекательность. Теперь, в семнадцать, мы не торопимся покидать каждая свою спальню до тех пор, пока мальчишки не отвалят по домам. Вот тогда мороженое и фильмы снова выходят на первый план.