Облако смерти - Эндрю Лейн

Посвящается детским писателям, чьими книгами я зачитывался в юности: капитану Уильяму Эрлу Джонсу, Хью Уолтерсу, Андре Нортону, Малькольму Сэвиллу, Алану Норсу и Джону Кристоферу; а также представителям молодого поколения писателей, с которыми я имел счастье общаться и дружить: Бену Джипсу, Стивену Коулу, Джастину Ричардсу, Гасу Смиту и несравненному Чарли Хигсону.

Также выражаю глубокую признательность Ребекке Макналли и Роберту Кирби за то, что верили в меня; Джону Лелленбергу, Чарльзу Фоли и Андреа Планкетт за то, что разрешили мне написать эту книгу; Гарету Пью за то, что рассказал мне о пчелах; и Найджелу Маккрири за то, что помог мне не сойти с ума на этом долгом пути.

Когда Мэтью Арнетт впервые увидел облако смерти, оно выплыло из окна первого этажа одного из ближайших домов.

Мэтью шел по главной улице рыночного городка Фарнхем и смотрел, не уронит ли кто-нибудь из прохожих яблоко или хлебную корку. Но глядел он не только на землю, но и на окна домов, витрины магазинчиков и на толпящихся вокруг людей. Ему было всего четырнадцать, и он впервые в жизни оказался в таком большом городе. Центральный, фешенебельный район Фарнхема был застроен старинными зданиями, верхние этажи которых нависали над улицей, словно грозовые тучи, закрывающие собой небо.

В центре города дорога была вымощена гладкими камнями, но дальше брусчатка сменялась утоптанной землей, покрытой слоем пыли, которую взметали копыта лошадей и колеса экипажей. Повсюду валялись кучи навоза: то совсем свежего, теплого, над которым вились рои мух, то засохшего, похожего на слипшиеся стебли сухой травы.

С вонью смешивался аромат свежего хлеба и запах жареной свинины, которую наверняка готовили на вертеле над открытым огнем. Мэтью прямо видел, как с туши стекает жир и капает в пламя. Его живот свело от голода, и Мэтью согнулся чуть ли не пополам от неожиданной боли. Прошло уже несколько дней с тех пор, как он в последний раз наелся досыта. И он не знал, сколько сможет еще выдержать без еды.

Один из прохожих, толстый мужчина в коричневом котелке и старомодном костюме, остановился и протянул руку, словно пытаясь его под держать, но Мэтью шарахнулся в сторону. Не нужна ему никакая благотворительность! Благотворительность приведет сироту разве что в церковь или в работный дом, а Мэтью не устраивало ни то, ни другое. Ему и так хорошо. Найти бы только еду. Как только он набьет живот, ему сразу же полегчает.

Он бросился в проулок, прежде чем толстяк успел схватить его за плечо, а потом свернул на такую узкую улочку, что верхние этажи стоящих на ней домов почти соприкасались. Если бы кому-нибудь вздумалось перелезть из окна спальни в окно дома напротив, он сделал бы это без труда.

И тут Мэтью увидел облако смерти. Впрочем, в то время он еще не знал, что это такое. Ему удалось разглядеть лишь темное пятно размером с большую собаку, которое выплыло из распахнутого окна, словно клубы дыма. Но этот дым как будто действовал по собственной воле: сначала он застыл в воздухе, затем метнулся в сторону, к водосточной трубе, а потом взмыл вверх. Забыв про голод, Мэтью с разинутым ртом глядел, как темное облако пронеслось над черепичной крышей и скрылось из виду.

Вдруг чей-то вопль разорвал тишину, и донесся этот крик из раскрытого окна. Мэтью сразу же развернулся и бросился наутек. От удивления так не кричат, нет. И от испуга тоже. Мэтью знал по собственному опыту, что так кричать могут лишь люди, охваченные предсмертным ужасом, и ему совершенно не хотелось знать, что могло там случиться.

— Эй, вы! Идите-ка сюда!

Шерлок Холмс обернулся, чтобы увидеть, кого и кто зовет. Этим солнечным утром во дворе Дипдинской школы для мальчиков собрались сотни учеников, каждый в отглаженной школьной форме и со стянутым ремнями деревянным дорожным сундуком или с горой чемоданов, сваленных прямо на землю. Окликнуть могли любого из них. Преподаватели в Дипдине никогда не обращались к учащимся по фамилии, а вместо этого называли их мальчиками или юношами или ограничивались окликом «Эй, вы!». Это здорово усложняло им жизнь и вынуждало постоянно быть настороже — наверное, для этого и делалось. А может быть, учителя давно отчаялись запомнить их фамилии. Шерлок не знал, которое из объяснений истинно, возможно, и то и другое.

Никто не обратил на окрик ни малейшего внимания. Остальные ученики или оживленно болтали с родителями, которые приехали их забрать, или не сводили глаз с ворот, дожидаясь экипажей, в которых уедут домой. Шерлок с неохотой оглянулся — убедиться, что перст судьбы указывает не на него…

Но именно на него он и указывал. Направленный на Шерлока палец принадлежал мистеру Талли, преподавателю латыни. Учитель даже за угол заглянул, где в стороне от остальных учеников стоял Шерлок. Костюм мистера Талли, вечно засыпанный мелом, сегодня был тщательно вычищен (ведь его обладателю предстояло встречаться с родителями, которые платят за обучение своих сыновей), а квадратная академическая шапочка сидела на голове как приклеенная.

— Я, сэр?

— Да, сэр, вы, сэр, — резко ответил мистер Талли. — Отправляйтесь в кабинет директора quam celerrime. Вы достаточно хорошо знаете латынь, чтобы вспомнить, что это означает?

— Это означает «немедленно», сэр.

— В таком случае пошевеливайтесь.

Шерлок взглянул на ворота:

— Но, сэр… я жду отца, он должен меня забрать.

— Я уверен, юноша, что он не уедет без вас.

Шерлок предпринял последнюю отчаянную попытку:

— Но мои вещи…

Мистер Талли окинул презрительным взглядом потрепанный сундук Шерлока, доставшийся ему от отца-военного, покрытый въевшейся грязью. Он походил на изъеденное морщинами лицо старика, на котором беспощадное время каждый год оставляет все новые и новые отметины.

— Не думаю, что кому-то придет в голову его украсть, — заметил он. — Разве что как историческую реликвию. Я попрошу старосту за ним присмотреть. А теперь живо.

Шерлок с неохотой оставил во дворе сундук со своими пожитками: чистыми рубашками и бельем, томиком стихов и записными книжками, куда он заносил свои идеи, мысли, размышления и мелодии, которые иногда приходили ему в голову, и направился к украшенному колоннадой входу в здание школы. По пути ему пришлось проталкиваться через толпу детей, их родителей, сестер и братьев, и время от времени он оглядывался в сторону ворот, где с трудом пытались разъехаться два потока прибывающих и отъезжающих экипажей.

Центральный вестибюль школы был обшит дубовыми панелями и уставлен мраморными бюстами предыдущих директоров и попечителей — каждый на отдельном постаменте. В лучах света, падающих на черно-белые плитки пола, кружилась меловая пыль. Пахло карболкой, которой пользовались горничные при мытье полов по утрам. В вестибюле было не протолкнуться, и то тут то там кто-то особенно неловкий задевал одно из изваяний, и бюст опасно качался, рискуя вот-вот свалиться с постамента. Мраморные лбы некоторых важных особ уже украшали трещины — свидетельство того, что в конце каждого учебного года хотя бы один из бюстов да оказывался на полу, после чего его приходилось склеивать.