В лесу - Тана Френч

Тана Френч

В лесу

Посвящается моему отцу Дэвиду Френчу и моей матери Елене Хвостофф-Ломбарди

Наверное, это просто чей-то противный черный пудель.

Но мне всегда было интересно…

Что, если это на самом деле был Он

и Он решил, что я не достоин?

Тони Кушнер “Светлая комната, что зовется День”[1]

IN THE WOODS by TANA FRENCH

Copyright © 2007 by Tana French

© Анастасия Наумова, перевод, 2023

© “Фантом Пресс”, издание, 2024

Пролог

Представьте себе лето, словно слизанное с фильма о взрослении, который снят в пятидесятых где-нибудь в маленьком городишке. Это лето выбивается из череды ирландских годин, когда тучи и моросящий дождик, точно повинуясь капризам пресыщенного знатока, втискивают все оттенки в скудную акварельную палитру. Это лето – бескомпромиссное и чрезмерное, будто разлитое по шелку горячей синевой. Такое лето взрывается на языке вкусом жеваной травинки, твоего собственного свежего пота, печенья “Мария” с растаявшим на нем маслом, красного бутылочного лимонада – любимого напитка тех, кто прячется по шалашам на деревьях. Оно покалывает кожу ветром летящего велосипеда, лапками божьей коровки, что ползет по руке. Оно наполняет каждый вдох запахом скошенной травы и развешанного на веревках белья, оно звенит и откликается птичьим пением, жужжанием пчел, шелестом листвы, стуком футбольного мяча, посвистом скакалки и криками: “Раз! Два! Три!” Это лето бесконечно. Каждый день его начинается с мелодичных переливов из машины мороженщика и стука в дверь – это пришел твой лучший друг – и заканчивается долгими тягучими сумерками, когда в дверях появляется силуэт матери и та зовет тебя домой, а между черными деревьями с криками мечутся летучие мыши. Это Классическое лето во всем его великолепии.

Представьте небольшой аккуратный лабиринт из домиков на холме всего в нескольких милях от Дублина. Когда-то власти решили устроить из этого места образчик чудесной пригородной жизни, безупречную замену городской скученности, бедности и всяческим городским заразам, но сейчас там лишь пара десятков одинаковых двухквартирных домов – странные и неуклюжие, они выглядят относительно новыми. Пока власти пели про “Макдоналдсы” и многозальные кинотеатры, молодые семьи – те, кого тяготило съемное жилье с уборными на улице, о которых в Ирландии 1970-х упоминать не любили, те, кто мечтал о палисадниках и дорогах, где дети прыгали бы в классики, или те, чья зарплата учителя или водителя автобуса просто позволяла купить жилье не слишком далеко от города, – покидали пожитки в пакеты для мусора и затряслись по ухабистой, местами поросшей травой и маргаритками колее к новой, как блестящая монетка, жизни.

С тех пор минуло десять лет. Зыбкие воображаемые магазины и дома культуры, что именовались инфраструктурой, так и не появились (время от времени мелкие политики распинались в палате представителей о сомнительных земельных сделках). Фермеры по-прежнему пасут по ту сторону дороги коров, а в ночной темноте проглядывают разве что скромные созвездия окон на соседних холмах, за землями, где когда-то обещали построить торговый центр и разбить маленький уютный парк, но где добрую квадратную милю и бог весть сколько сотен ярдов так и тянется лес.

Подойдем ближе, понаблюдаем за тремя детьми, что перелезают через хлипкую оградку из кирпичей и цемента, отделяющую лес от домов. В их фигурах кроется явное нежелание медлить, они стремительны и естественны, подобны легким аэропланам. Бледные “татуировки” на теле: молния, звездочка, огонек – все, как обычно, когда наклеишь на кожу вырезанную из пластыря картинку, а солнце позолотит вокруг нее загаром. Голова с копной светлых волос высовывается над оградой, нога ищет опору, колено упирается в стену – и на другую сторону, с глаз долой.

Лес – это трепет, шелест и мираж. Словно нарисованный пуантилистом, он складывается из миллиона звуков – шорохи, щебетанье, безымянные оборванные крики. Лесная пустота полна тайной жизни, суету которой замечаешь лишь краем глаза. Осторожней: из трещин в коре накренившегося дуба выползают пчелы; остановись, подними камень – и под ним встревоженно зашевелятся чьи-то странные личинки, а усердные муравьи тем временем цепочкой обовьют тебе лодыжку. В разрушенной башне, в былые времена служившей кому-то оплотом, между камнями зеленеют стебли крапивы толщиной с руку, а на закате кролики вытаскивают из устроенных в фундаменте нор крольчат и играют с ними на древних могилах.

Лето принадлежит этим трем детям. Они изучили лес так же хорошо, как и рельеф собственных ободранных коленок. Завяжите им глаза и поместите в лесную лощину или на поляну – и они найдут дорогу домой, ни разу не заплутав. Это их территория, они правят ею с безудержным великодушием, свойственным молодым животным; целыми днями напролет и по ночам, во сне, они пробираются между деревьями и играют в прятки в лесных оврагах.

Они переносятся в легенду, в рассказанные перед сном истории и ночные кошмары, о которых родители никогда не узнают. Они следуют по едва заметным тропинкам – таких тебе в одиночку ни за что не найти, они скатываются по разрушенным каменным стенам, оставляя позади, точно следы от кометы, эхо голосов и шнурки от ботинок. А на берегу реки – кто это ждет там, высунув руки из-за ивовых веток, чей смех раздается с качающегося дерева, чье лицо, нарисованное солнечным светом и тенями листвы, ты вдруг замечаешь боковым зрением в подлеске, а потом оно тут же исчезает?

Эти дети так и не повзрослеют, ни этим летом, ни другим. Август не станет уговаривать их найти скрытые силу и храбрость, чтобы посмотреть в лицо взрослой жизни со всеми ее печалями, мудростью и обязательствами. Это лето предъявит им другие требования.

1

Прошу учитывать, что я сыщик. Мои отношения с правдой основательны, но надтреснуты и, подобно расколотому стеклу, искажают действительность. В этом суть нашей деятельности, конечная цель каждого движения. Мы следуем стратегиям, целиком и полностью взращенным на лжи, утаивании и всякого вида уловках. Правда – самая желанная дама в этом мире, а мы – ревнивейшие любовники, машинально отказывающие кому бы то ни было в счастье хоть одним глазком лицезреть ее. Увязшие во лжи, мы привычно изменяем ей, а затем возвращаемся к ней, размахивая неизменным флагом всех любовников: я поступил так из любви к тебе.

Я легко придумываю образы, особенно несложные, поверхностные. Не позволяйте мне