Козье болото - Анастасия Викторовна Астафьева

Анастасия Астафьева

Козье болото

* * *

Утро за окнами поезда уже засверкало каплями росы на траве, но пассажиры еще крепко спали. Только светловолосый парнишка не сомкнул глаз. Он просидел на боковушке всю ночь, задумчиво вглядываясь в темные силуэты деревьев за стеклом, и иногда вздыхал о чем-то.

Сейчас было совсем светло. Состав проносился мимо просыпающихся деревушек, маленьких станций, оставлял позади веселые березовые и мрачные еловые перелески, пролетал по мостикам над заросшими камышами речками.

Парень не спеша сложил вещи и потихоньку вышел в тамбур.

Поезд стал сбавлять ход. За окном тамбура поплыли деревянные двухэтажные дома, затем железнодорожная платформа, и вагон остановился как раз напротив обшарпанного здания вокзала с надписью «…иха».

Не дожидаясь проводницы, парень сам открыл незапертую дверь, выпрыгнул на перрон, и в сомнении огляделся по сторонам.

Станция была тихая, чистая и пустынная. Только у здания вокзала стояла женщина в железнодорожной форме.

Парень подхватил рюкзак и пошел к ней.

Поезд тронулся, заскрипел, закряхтел, словно разминая старые проржавевшие кости, но споро набрал скорость и скрылся за поворотом, хотя перестук его колес еще долго слышался вдалеке.

Парень подошел к дежурной, поздоровался и спросил, покосившись на отвалившуюся надпись над входом:

— Если это «…иха» на самом деле обозначает «Бушуиха», то я попал туда, куда надо.

— Да, да. А куда надо? — спросила женщина.

— В сельсовет.

— Тут недалеко, — махнула женщина рукой прямо на улицу, уходящую от вокзала куда-то вглубь домов и деревьев. — По правой стороне дом двухэтажный, каменный, с флагом. Это и будет сельсовет.

Парень поблагодарил дежурную и пошагал в указанном направлении.

Кабинет председателя он нашел быстро. Немолодая, будто перепуганная чем-то или невыспавшаяся секретарша, узнав о цели визита, сразу пропустила его.

Председатель был какой-то взъерошенный: лохматый, в мятом пиджаке. Стоя за столом, он слезливо говорил в телефонную трубку:

— Потапов, усмири своих лешаков, они мне всех вздымщиков распугают!.. Как ничего страшного?! Ты, что ли, смолу собирать будешь?.. Ладно. Ты меня понял. Бывай.

Председатель положил трубку и, обратив усталый взгляд на посетителя, спросил:

— Что у тебя?

— Я из лесопромышленного техникума, на практику к вам, — парень протянул начальнику документы.

— Присядь, — предложил тот ему, изучая документы. Председатель подышал на печать, стукнул ею по бумагам, расписался и полез что-то искать в стол. Скоро он извлек из него потрепанную до неузнаваемости карту района и разложил ее на столе. — Поедешь в Буреломиху, — он указал на выцветший кружок на карте, — это вот здесь. Вокруг твои леса. Разбирайся. Где-то недалеко от деревни, километра четыре, есть избушка. Теплая, крепкая, живи. Подробности узнаешь у… Ах, черт, вечно забуду его имя. Короче, я с ним по рации свяжусь, он тебя встретит и все покажет. Давай, — протянул председатель обратно документы и опять взялся за телефон, набрал номер, но тут же нажал на рычаг и закричал:

— Марь Степанна!

Секретарша влетела в кабинет все с тем же перепуганным выражением лица.

— Выдайте молодому человеку сухой паек, спецодежду, инвентарь, рацию обязательно… Сами все знаете.

Парень поднялся и, выходя следом за секретаршей, слышал, как председатель говорил в трубку:

— Смирнов! У тебя опять кикиморы взбесились? Чего им надо?.. Дак отдай ты им это вонючее болото, пусть подавятся своими ягодами…

* * *

Скоро парень с заметно потяжелевшим рюкзаком за плечами, шел по Бушуихе.

Улочки станции зеленели деревьями, были очень опрятными и уютными. Во дворах одноэтажных домов паслись гуси, гуляли куры, горланили из охранники — петухи. Лаяла собака. Где-то далеко взмыкивала корова.

Уже стал виден дремучий лес за Бушуихой, беднее и заброшеннее сделались постройки, звуки станции затихали, и рюкзак все сильнее оттягивал плечи. Путник сбавил шаг, а там и вовсе остановился в нерешительности: дорога расходилась в три стороны, но указателей нигде не было. Он сбросил рюкзак на землю, расправил плечи и прислушался: в лесу резким голосом кричала какая-то птица, налетевший ветер принес от вокзала шум поезда, а затем парень услышал непонятный скрип и, оглянувшись на оставленный за спиною путь, увидел лошадку, которая лениво тянула едва живую телегу. Когда она приблизилась, путник разглядел седока — крепенького белобородого деда в выцветшей кепке, мятой, доставшейся, наверное, еще от прадеда косоворотке, и штанах, на которых от заплат невозможно было разобрать прежнего рисунка.

Парень жалобно посмотрел на хозяина копытного транспорта, и тот притормозил лошадь:

— Далеко ли тебя ноги несут?

— В Буреломиху.

— Тогда нам попутно. Садись, — дед расправил на телеге клок соломы. — Пешим до темна не доберешься, да и заплутаешь, коли впервой…

Увидев, что пассажир устроился, он понукнул лошадь, и телега, вновь скрипя и сотрясаясь, покатила по самой заросшей, сырой и грязной из всех трех, левой дороге.

— Кличут-то как? — заговорил дед.

— Иван, — откликнулся парень.

— Какими ветрами тебя в нашу глушь занесло?

— На лесника учусь, вот и заслали к вам на практику.

Возница отчего-то обернулся, внимательно рассмотрел попутчика, будто только что увидел.

— И не боишься? — спросил он настороженно.

— А чего бояться-то? — удивился тот, но собеседник промолчал. — У вас тут все загадками говорят? — вновь спросил Иван. — Председатель тоже странный какой-то…

— Будешь тут странным… — опять неопределенно произнес дед. — Кругом Бог знает, что творится… — он еще раз коротко глянул на парня. — Как работать собираешься?

— Там увидим, — уже нехотя отвечал Иван, ему не нравилась манера деда недоговаривать, и для себя он решил, что возничий немного того.

Дальше они ехали молча. Дорога стала еще хуже. Колеса телеги то и дело вязли в болотистой жиже, забивались сучьями, ее кренило то на один бок, то на другой. Иван мысленно уже раз десять проклял Буреломиху, дорогу, в нее ведущую, деда вместе с телегой и свою учебу. Но когда среди деревьев, не знавших топора и терявшихся вершинами в небе, наконец-то появился просвет, он облегченно вздохнул и немного устыдился своих мыслей.