Божественный императив - Егор Якубович

Егор Якубович

Божественный императив

"Если бы Бога не существовало, его следовало бы выдумать" (с) Вольтер

Когда настал судный день, никто не потрудился к нему приготовиться. Не ходили процессии монахов с бритыми головами по улицам городов. Не выступали главы государств в срочных обращениях к народу. Молчали рупоры экстренного оповещения. Ни в газетах, ни в публикациях интернет-изданий не горели броским шрифтом зловещие заголовки. Даже не нашлось подходящего пророчества по индейским календарям на этот день, чтобы приход катастрофы не висел в пустоте пугающей случайностью. Это был самый обычный день. И то, что случилось – просто случилось, как могло случится в любой другой из дней.

А когда всё началось, новостные заголовки перестали быть нужными. На всём земном шаре не нашлось бы человека, пропустившего явление перемен. Оно ощущалось так как, наверное, и должно было. Болью. Мучительной и нестерпимой болью от самого глубоких атомов и до поверхности кожного покрова. Яркая вспышка пронеслась как высоковольтный разряд выжигая нервные магистрали за считанные мгновения. И все ощутили смерть. Даже самые мощные бомбы не могли претендовать на те разрушения, что породил приступ всеобщей боли.

Люди замертво падали там, где их застала агония. На своих рабочих местах и в офисах сверкающих башен. В кабинах скоростных поездов и за штурвалами пассажирских самолётов. На горных пиках и в шахтах под поверхностью земли. Умирали по пути на работу или домой, за рулём своих купленных в кредит автомобилей, провоцируя тысячи автокатастроф. Таким было первое касание незримого ужаса. Иначе случившееся было не назвать. Сила, поставившая мировую цивилизацию на колени, не удосужилась представиться или объясниться. Наверное, всем было бы легче отойти в мир иной в ту самую роковую первую минуту, но к несчастью, блаженная смерть досталась многим, но далеко не всем.

Те, кого чувство смерти не поразило сразу, страдали сильнее прочих. Их истошные вопли боли стали первыми звуками, изречёнными с момента катастрофы. От этого не существовало укрытия или спасения. Нападение из глубин нервной системы свело человечество с ума. Люди выпрыгивали из окон, резали себя и топились. Целыми семьями или по одиночке. Солдаты в военных частях уходили быстро и без приказа, прикладывая к нёбу дула своих винтовок. Бесновались дети несправедливо оказавшиеся слишком немощными, чтобы самостоятельно последовать за умершими родителями. Все искали способ избежать боли, ведь она была не просто сильной. Она была инородной. Не человеческой. Не для человека была предназначена эта боль.

Несколько долгих минут длился судный день, а сразу после, мир замолк так же неожиданно как и взорвался криком. Наступившая глухота напоминала последствия контузии. Опустели города и улицы, утопленные в крови. Молчали радиоэфиры и мобильные сети. Эта тишина была громче любых криков. После неё не могло быть уже ничего хорошего. Восемь миллиардов жизней оборвались одним событием. Так самый обычный день в истории человечества, стал для неё последним.

Точнее был бы, но долгое молчание мёртвой земли всё же прервалось еле слышимым дыханием. И тихим плачем. Из щелей и проулков стали появляться одинокие и сгорбленные фигуры. Те, кто пересидел и выдержал то, что не смогли остальные. Сломленные и разбитые. Потерявшие всё и всех в одночасье. Последние люди на планете. Их было немного, практически их и не было вовсе в сравнении с теми, кого забрала мозговая буря. Точные цифры будут страшнее предположений.

Они бродили по выжженной неизвестным мором земле, горевали над телами и обращали к небу полные слёз глаза. Долгие недели продолжалось их бесцельное и бессмысленное существование. Бывало, что одиночки сбивались в небольшие группы, чтобы почувствовать рядом хоть кого-нибудь дышащего и живого. Несмотря на короткое время, проведённое вместе, они становились друг для друга роднее и ближе самых верных друзей, настолько пугающей оказалась перспектива долгосрочного одиночества. Но даже так, вероятность наткнуться на себе подобных была практически нулевая. Редко когда удавалось собрать в некогда многолюдных городах миллионниках хотя бы десяток уцелевших.

Эта горстка чудом не умерших пыталась самостоятельно обосновать свалившуюся на привычный мир катастрофу. Кто сохранил трезвость мышления пытался рассуждать логически, но таких было меньшинство. Прочие находили единственно верное, по их мнению, объяснение. Это не природный катаклизм и точно не техногенная катастрофа. Слишком быстро и слишком страшно. Природа явления конца человечества лежит в откровении, что сотворить подобное могла лишь сущность, выходящая далеко за рамки человеческого понимания. Сущность, что вполне могла оказаться Богом.

Смелая в своём зачатке гипотеза быстро нашла поддержку и распространилась по рядам отверженных. Было это приблизительно через полгода после конца судного дня. Города обезлюдели, а дикие звери, осмелевшие от безнаказанности, подчистили незахороненные тела и прочно обосновались в каменных джунглях на правах полноправных хозяев. На замену разрозненным группам и одиночкам пришли первые человеческие сообщества и коммуны на руинах старого мира, которые пережили утраты и готовы были двигаться дальше.

Они приняли новый порядок вещей и божественную природу апокалипсиса. Её стали именовать "Божественным императивом". Цепочка размышлений теологов нового мира была такой же простой, какой была всегда перед генезисом нового духовного учения. Случайности не случайны, особенно такого масштаба. Если человечество постигла такая жестокая кара, значит определённо на то у Бога были свои веские причины. Выходит, не выдержали люди проверки и были уничтожены за грехи свои и неверие в истину. И с этим нужно было что-то делать, пока остался хоть кто-то способный действовать.

Под этим лозунгом радикализация новообразованных сообществ просочилась сначала в отдельные секты, а после и в более крупные общины. Божественный Императив, ставший суровым палачом, был возведён в культ нового закона и порядка, который выжившим только предстояло разгадать и познать.

Но все понимали волю императива по своему. Самые недолговечные общины ставили в центр своей идеологии стремление к смерти и боли, как постулат Божественного императива в момент его явления. Они практиковали пытки и ритуальные жертвоприношения, полагая, что сие было явлено как благо и путь к спасению. Культы самоубийц множились, но быстро угасали со смертью своих последних адептов. Их не заботило ничего кроме личного, индивидуального спасения.

Иные обратились к познанию божественного закона, за несоблюдение которого был уничтожен род человеческий. Они искали закономерности в своих жизнях, выводили новый уклад, который должен был лечь в основу нового общества согласно воле Божественного Императива. В таких общинах люди считали себя последними праведниками и облачали поступки в