Охота на русскую Золушку - Анна Трефц

Анна Трефц

Охота на русскую Золушку

Пролог

Прошло время…

Это история про любовь. Да, да, мужчины тоже способны любить. Хотя, конечно, узнай все мои Марты, Кади, Моники и прочие многочисленные подружки, что я такое ляпну, да еще о себе, они бы, мягко говоря, удивились. Но последнее время я слишком много вспоминал, много думал и, наконец, проснувшись однажды ночью, вдруг понял, что не успокоюсь, пока не вывалю из себя этот огромный груз. Я должен рассказать. Прямо сейчас. Здесь. И вам. Хотите вы этого или нет. Потому что речь идет о безопасности. Меня же просто взорвет, не иначе.

Уже взорвало, раз я так разошелся? Ну, да, вы правы. Только отчасти. Потому что если вы так говорите, то просто не видели, как взрывает человека. Как он потом растекается мокрым месивом по барной стойке… навсегда превратившись в полупьяного персонажа, готового поведать свою боль первому встречному…

Я уже такой? Вы так думаете?! О… Ну может оно и так. Бармен, повтори.

Ладно, я все-таки начну… Ну и гадость местное пойло. Да и черт с ним…

Вообще-то это не только моя история. Она поделена поровну на нас троих: на меня, на моего лучшего друга и на нее. На ту, которая однажды появилась в нашей жизни, перевернула ее с ног на голову, сломала и меня, и его, совершенно переделав на свой лад. Впрочем, она же женщина, чего мы еще хотели. Женщины всегда так поступают. Разница лишь в том, позволишь ты ей разорвать себя на пазлы, а потом собрать в разные диковинные штуки или нет. Мы позволили. И все полетело в чудовищный блендер. Нас хорошенько перемололо. А вот кто каким оказался на выходе… отличный вопрос. Я и сейчас иногда себя в зеркале не узнаю. Стою, пялюсь как дурак, рассматривают того идиота, который из зеркала пялится на меня. С таким же удивлением, как будто впервые видит. Не веришь, смотри на меня. Смотри внимательно. Джинсы эти видишь? Знаешь, сколько они стоят? 75 фунтов. 75 фунтов чувак! Раньше я даже марки такой не знал. Что там у них на кармане написано? Да какая разница! А кросы видишь? Стольник, кажется. Стольник. Два года назад мои носовые платки стоили дороже. За штуку. О да, два года назад у меня были носовые платки. Из тонкой такой материи. Я постоянно находил их в карманах пиджаков и курток. Хрен знает зачем их туда засовывал Томас. Нет, Томас не мой дружок. Томас был моим камердинером. О, ну вот мы и подошли к самому интересному. Кто я и кто мой друг. Нет, не Томас, а мой друг!

Не рассчитывай на многое. Это, между прочим, секретная информация. Здесь и сейчас я разглашаю государственную тайну. Но таков уж я! Эй, парни! Хотите узнать страшные секреты королевства? Подтягивайтесь! Бармен! Повтори! Всем за мой счет. Этим пойлом лучше травиться в компании.

Ну все, рассказываю! Мой друг, так уж случилось, наследный принц. Не в том смысле, что он когда-нибудь станет королем. В нашей стране эта роль расписана на сто лет вперед. У него какое-то там почетное 24-е место от трона, а ирония в том, что он вынужден вести себя, как будто стоит первым номером. И завтра станет королем. Но он им никогда не станет. Зато живет как полный идиот. Вот в чем штука. Не повезло, парню, согласен, но что тут поделаешь.

В общем, мой друг, как бы принц, всегда им был, им и остается. Его зовут Альберт. Но вы не думайте, он никакого отношения не имеет ко всем известным правящим Альбертам. Имя в нашей среде распространенное, так что у нас этих Альбертов, начнешь перечислять, до утра не закончишь. Мои родители были более милосердны и назвали меня Марко. Но, с другой стороны, я ведь и не принц. Так что меня можно называть, как угодно. А не как породистого пса, только с правильной буквы, учитывая родословные родителей. Мы с Альбертом дружим с раннего детства. До этого дружили наши матери, наверное, тоже с юных лет. В общем, давняя дружба домами это как раз наш случай. С родителями Альберта все понятно — они представители правящего дома. На отшибе и за сараем, но все-таки внутри забора. Мои родители тоже знатных кровей. Герб, родовое поместье дряхлое как вековой дуб, предки в старинных рамах, пугающие детей в холле, все это есть. Моя мать обожала копаться в такой вот старине. Наверное, потому, что ее род уходит своими корнями куда-то очень глубоко в почву истории нашей земли, и там в ее недрах сплетается с родами всех правящих в Европе династий. Что же касается моего отца, то он всегда был больше предпринимателем. Дела прошлые занимали его куда меньше, чем индекс Доу Джонса. Благодаря чему он смог в несколько раз преумножить состояние, доставшиеся моим родителям от их знатных предков. Таким образом, Альберт и я представители тех самых сливок общества, которые так не любят простые люди типа вас.

Бармен, повтори всем нам! А то эти милые ребята набьют мне морду. Я по глазам вижу, как чешутся их кулаки. Давайте выпьем за любовь, народ. За любовь, я настаиваю.

По жизни, Альберту досталось больше моего. Сколько его помню, он всегда был на виду. Ему талдычили, что на него смотрят все жители страны, что он должен быть примером и всякую подобную дребедень. Однажды, нам было года по четыре, наверное, он разревелся, потому что очень хотел в уборную, но ему было стыдно туда пойти, ведь на него смотрит вся страна. После этого случая, кажется, нам сменили нянек, а в штат учителей ввели детского психолога. Мне было куда проще, чем бедняге. Я пользовался теми же благами, что и он, играл в те же дорогие игрушки и рос в такой же роскоши, только без всякой ответственности на плечах. Сколько себя помню, я всегда наслаждался жизнью. Меня никто не рядил в строгие костюмчики, не фотографировал на почтовые марки и календари. Жили мы с Альбертом почти всегда вместе. В королевской резиденции или в поместье моих предков. Дома мы могли менять в зависимости от переездов наших родителей или времени года, но персонал и расписание — никогда. Няньки, учителя и завтрак в девять тридцать оставались всегда на своем месте. Родителей мы