Сны женщины - Евгений Хохлов

– Чего ты от меня хочешь, в конце концов?! – хрипло голосила со сцены встрепанная Тася Вазер и теснила режиссера к колонне. – Что тебе не так?! Какая тебе еще нужна Лия?! Чертовка с клыками-рогами?! С тремя хвостами?! Будут тебе три хвоста! Для темперамента!!! Это у меня-то темперамента мало?!!

– Вот ты на меня орешь, а я режиссер. Или нет уже? Это мне орать позволено. И главное, мне водку пить нельзя давно, а надо бы – на вредной-то работе. С вами – как в атомном реакторе, каждая вшивая корпускула радиоактивно излучает. Будь тут счетчик Гейгера, так спятил бы, бедолага. А я так ничего, мутирую понемножку, приспосабливаюсь. Пиэсы, как в данной местности произносят, всё ставлю. Творю, стараюсь… Вывожу вас, неблагодарных, в курортные места на гастроли. Орет она! Тебе бы, Таисия, кума ты моя, не на театре играть, а на базаре… того… обсчитывать в свой карман. Там тоже артистки, знаешь! С темпераментом орут. И сплошь народные. А ты заслуженная – всего-то ничего. И то за выслугу лет. Вот юбка у тебя где, кума? У юбки твоей, где старт, там сразу и финиш! Ты уже пенсию от государства получаешь с накрутками за звание, а все трусы наружу. Не хочу твоих трусов! Нет в них благородства!

– Ну откуда ж тебе, Валериан, знать, есть там благородство или нет? Мои трусы у тебя кастинг не проходили, насколько мне известно. Не то что некоторые. Кастинг у тебя моя заслуженная физиономия проходила. И вроде бы, несмотря на то что ты ядовитые пузыри по поводу ее заслуженности пускаешь, она вне конкуренции. Так или не так?

– Таисия!!! – ревет режиссер. – Чем мы занимаемся?! Мы репетируем или базарим? И что мы репетируем? Ты еще не забыла?!

– Репетицию репетируем, – бурчит Таисия.

– Неужто, кума?! Неужто?! А я думал, ролевые игры в доме свиданий. Двести баксов за час.

– Бардак – он и на театре бардак, – вновь бурчит Таисия и нагло закуривает. – С расценками, правда, похуже. Плати, милый, двести баксов в час, трусы так и быть прикрою.

Дыму от нее и вони, как от паровозной трубы. Такое уж у Таси Вазер курево.

– Смерти моей хочешь, змеища! – вопит режиссер и топает короткими ножками. – Астмы моей хочешь!

– А помучайся! А я тебя полюблю за это! Пожалею как родного. Изображу все что хочешь. Хочешь, Дездемону изображу? Или, наоборот, Отелло? Темперамента ему мало!

– Таисия! Всему есть предел! Я – режиссер, а ты на меня орешь.

– Что ты от меня хочешь, Валериан?! Объясни толком. Без этой твоей проникновенной лирики: базар, бардак, астма, юбка, Дездемона, змеища… Объясни толком, тогда не буду на тебя орать и даже брошу курить навсегда.

– Навсегда?

– Более или менее. В твоем присутствии более или менее.

– Ты моя радость. Все прощу, только не дыми и сыграй, – целует он в щечку провонявшую дымом Тасю, кашляет, отворачиваясь, и замечает, наконец, Татьяну. Татьяна уже довольно давно стоит неподалеку и старательно отряхивает плечо, потому что, взобравшись на сцену, неосмотрительно прислонилась к пыльной колонне в ожидании, когда закончится перепалка между старыми приятелями Тасей Вазер и режиссером Валерианом Водолеевым. – А вот и мамзель Дунаева прибыли, не прошло и года. Репетицию репетировать будем, мамзель Дунаева? Или у вас другие планы на сегодня, Юдифь вы наша несравненная?

– Головы мужикам резать – все мои планы, – немного слишком томно отвечает Татьяна. Немного слишком томно, словно предвкушает неиспытанные пока переживания. Словно к первому поцелую готовится: глазки полузакрыты, губки полуоткрыты, трепещут ноздри, трепещет пульс.

– Отлично! Значит, готова, милая, – выражает восторг режиссер. – Работаем?

– Работаем, – кивают актрисы.

– Только вы меня, девушки, сначала послушайте все-таки. Ведь загвоздка в чем? Вы обе – и госпожа, и служанка – сознаете себя жертвами мужского предательства. Так? Но разница в чем? Лия – баба ушлая, с большим бабским жизненным опытом. Она не сломалась в детстве, когда ее первому попавшемуся сластолюбцу продал отец, и свое несчастье обернула себе на пользу. Может, планида у нее – все оборачивать себе на пользу. Уродилась такая. Юдифь же в некотором роде парниковый фрукт. Она не мыслит дурного обращения с собой. Она в шоке от того, что и муж, и мудрый наставник, друг ее отца, ее предают, продают и не видят другого пути «спасения отечества», так сказать, кроме как подложить ее генералу вражеского войска. Юдифь наша готова сломаться. Если бы не Лия, она могла бы и покончить с собой. Но Лия наставляет ее на «путь истинный», открывает ей глаза, и для Юдифи все оборачивается так… так… Ну, вот представьте, смотрите вы на Луну – гармония существования, привычные узоры, Море Блаженства или как там его. И вдруг – катаклизм! Являет себя та сторона Луны, которая была темной до сих пор. Да, именно катаклизм! Катаклизм космический и катаклизм в душе Юдифи! И вместо Моря Блаженства Океан Коварства. Трагические морщины на лике Луны. И для Юдифи мужчина больше не господин, не мудрый наставник, а подлый негодяй, торговец женской плотью. Да! И все они таковы! И если убить хотя бы одного, предварительно и себя не обидев, будет и удовольствие, и большая польза.

– Это нам понятно, – громко бормочет Тася с ехидными интонациями ушлой бабки Лии, служанки Юдифи. – Это мы умеем: приятное с полезным.

Женская часть публики, собравшаяся у сцены, громко аплодирует, и кое-где даже слышится «браво». Чего и ждать!

– Вот оно! – тычет режиссер пальцем в направлении аплодирующих фемин. – Фурии! Так сыграйте мне фурий! Только они разные! Разные! Лия матерая, а Юдифь новообращенная, в ней еще интеллигентность не перевелась, как и в нашей Танечке – почему-то. Танечка! Не перевелась в тебе интеллигентность, а? Вот и сыграй мне сомнения, рефлексию и весь тот кошмар, к которому сомнения нашу утонченную даму привели. Смотрела она на Луну, смотрела, горя не знала, и вдруг – совсем другое кино. Понятно тебе, Татьяна?

– Мне все давно понятно, Валериан, – ответствует наша утонченная героиня с должным достоинством. С достойной отстраненностью. С тонким намеком на обиду сиюминутную от грубоватости маэстро и на обиду недавнюю, но отбурлившую, осевшую бурым илом от сердца к диафрагме.

Сколько там илистых наслоений, в душе нашей? И своих собственных, и унаследованных, завещанных? Душа наша – аквариум, где и рыбки золотые, и гнилая тина на дне. Всколыхнется – рыбкам погибель, всплывут кверху брюхом. Страшное дело! А почистить недосуг. И не говорите, что не так.

Но – смотрим, что же дальше происходит на сцене. Режиссер там уж вновь восклицает, запальчиво и бестактно:

– Таисия, кума! Прикрой свои бледные ноги, наконец! Оберни вот хоть тряпочкой. Ты же – старая Лия, все у тебя обвисло. Ты же только подглядывать и способна, кошелка драная. Оно, конечно, репетиция всего-то, но образ-то… Татьяна, а тебя я чтоб больше в брюках на репетиции не видел! Платье чтоб до полу, понятно? Все вам, девушки, понятно? Тогда я тут в креслице посижу (пылищи-то, пылищи, ужас какой!), а вы давайте третью сцену с самого начала: «Ну что же. Какая честь – быть героиней! Быть проданной…» – и так далее. Танюша, прошу. Вот ножик, возьми. Крутишь его так – задумчиво и ласково. Интимно крутишь. И – да! – девушки, не забывайте ни на минуту, что все это – сон, сон, сон. Сон Юдифи, узоры на Луне, а не инсценировка канонической легенды.