Вивальди - Вирджилио Боккарди

— На нём лица не было, настолько устал бедняжка, — объясняла собравшимся кума Маргарита.

Что и говорить, Антонио пришлось изрядно поволноваться в столь ответственный для него день, а уж крепким здоровьем он никогда не отличался. Прошло какое-то время. и под радостные возгласы собравшихся на пороге появился дон Антонио со скрипкой в руках. Поднявшись на ступеньки фонтана, он заиграл allegro из своей скрипичной сонаты, которая часто раздавалась из окна его комнаты. Сына решил поддержать Джован Баттиста. Он устремился в цирюльню, где у него под рукой всегда был свой инструмент. Вскоре вся площадь наполнилась звуками скрипичного дуэта, прерываемого дружными аплодисментами собравшихся. Чтобы подзадорить молодёжь, отец с сыном заиграли весёлую мелодию модной тогда песенки «Милая рожица». Парни и девушки закружились в танце. Не отставали и взрослые, пустившиеся в пляс. Белое шипучее вскоре иссякло, и тогда под шумок кто-то выкатил на площадь бочонок мальвазии. Ближе к закату многие еле держались на ногах. От обильного возлияния языки стали заплетаться, и в общем гвалте трудно было что-либо разобрать. Но всех сумела перекричать раскрасневшаяся от пляски подвыпившая зеленщица Кате:

— Да здравствует наш рыжий попик!

Над площадью раздалось громогласное «ура!», а ризничий Феличе ударил в колокол, оповещая прихожан об окончании веселья и начале вечерней службы. Бледный от усталости Антонио поспешил уединиться в своей каморке, так как поутру его ждало новое, более серьёзное испытание.

На следующий день, как по уговору, округа принарядилась. Окна домов украсились разноцветными полотнищами, коврами и букетами цветов, а с балконов дворцов патрициев Гритти и Содерини свешивались дорогие шпалеры и златотканые камковые ткани.

Ровно в девять ризничий Феличе и трое подручных звонарей ударили в колокола. Приходский священник приказал им, чтобы перезвон был весёлым, как на Пасху. Перед домом Вивальди выстроилась небольшая группа родных, знакомых, среди них дон Лоренцо с двумя служками, органист Джованни, настоятели соседних приходов и многие участники вчерашнего праздничного застолья. Не было зеленщицы Кате, которая хватила лишку и которой ночью стало худо.

Как только на пороге появился в сопровождении родителей смущенный дон Антонио, кто-то вручил ему большой деревянный крест и вся процессия с хоругвями над головами двинулась в сторону церкви Сан-Джованни ин Олео. Крест был тяжёлый, и узкоплечий рыжий священник с трудом удерживал его в руках, отмеряя шаги к храму, где ему надлежало отслужить свою первую в жизни мессу. Неизменная толпа зевак, сбежавшихся с соседних улиц, весело приветствовала молодого прелата, согнувшегося под тяжестью креста.

Небольшая церковь была полна народу. В первом ряду восседали преисполненная гордости за сына Камилла с мужем, дядя Агостино со взрослыми сыновьями, их жёнами и детьми, Антонио Казара и другие родственники. Справа от алтаря расположился хор певчих из собора Сан-Марко, приглашённый Джован Баттистой по случаю такого события. После каждения из ризницы вышел немного смущённый таким наплывом народа дон Антонио, облачённый в новую златотканую ризу, пошитую мастерицами-золотошвеями здешнего прихода. Хор запел торжественные псалмы Габриэли и Легренци. Служба длилась дольше обычного, и когда под конец дон Антонио произнёс слабеющим от волнения голосом Ite Messa est, если бы не стоявший рядом настоятель, который успел вовремя поддержать его, рыжий священник упал бы у алтаря. Лицо его вдруг побелело, как у мертвеца, и он стал задыхаться, ловя ртом воздух. Первой на помощь бросилась Камилла, заметившая, что сыну худо. Теряющего сознание дона Антонио отвели в ризницу и уложили на скамейку. Джован Баттиста расстегнул сыну ворот и стягивающую грудь тяжёлую ризу, а затем протер ему виски и дал понюхать мелиссовой воды, которую постоянно держал при себе в серебряном пузырьке. Постепенно дыхание стало восстанавливаться, и дон Антонио пришёл в себя, но вернуться на амвон для заключительной проповеди сил у него уже не было.

Хотя пасторское служение Антонио Вивальди началось столь необычно, Камилла была несказанно рада, видя, как исполняется данный ею во время первых родов обет. Доволен был и Джован Баттиста, ибо после получения старшим сыном вожделенной должности приходского священника дела пошли на поправку, что было немаловажно для его многочисленного семейства. Спустя пару месяцев после первой своей мессы, давшейся ему с таким трудом, Антонио Вивальди получил особое поручение от графини Лукреции Тревизан, представительницы старинного венецианского рода, служить каждодневно заутреню в храме Сан-Джованни ин Олео, воздвигнутом в X веке предками её знатного семейства. Компенсация за такую услугу была оценена в 80 дукатов.

От друзей Джован Баттиста узнал, что управляющие сиротским приютом Пьета решили пригласить преподавателей скрипки, виолончели и гобоя, чтобы улучшить звучание приютского оркестра и хора. По сравнению с другими богоугодными заведениями Венеции занятиям музыкой в Пьета придавалось первостепенное значение, и с годами его оркестр добился такого мастерства, что сам приют стали называть консерваторией, как в Неаполе.

Воспитанницы Пьета умело играли на многих музыкальных инструментах, включая сальтерио[11] и даже волынку. Они смело брались за любой инструмент, и лишь труба оставалась для них под запретом, поскольку тогда считалось, что труба, как и ударные, подходит для военного оркестра и её звучание неприемлемо в богоугодном заведении. Да и не женское это дело — играть на трубе. Девушек обучали игре на щипковых и смычковых струнных инструментах.

Преподавание пения, сольфеджио и игры на музыкальных инструментах в Пьета было поставлено таким образом, что воспитанницы старших классов обязаны были заниматься по всем предметам с младшими девочками. Приглашённые со стороны мужчины-учителя, кроме обучения, следили также за состоянием и исправностью музыкальных инструментов.

Джован Баттиста посоветовал сыну наведаться в приют Пьета, где появилась вакансия, и предложить свои услуги. Среди преподавателей приюта выделялся композитор Франческо Гаспарини, прошедший когда-то школу вместе с Корелли в Риме.

— Папа, но я же там никого не знаю, — возразил Антонио.

— Не беда. Меня знают Гаспарини и один из управляющих, некто Нанни, которому я замолвил за тебя словечко. Покажешь свою трио-сонату и ещё кое-что.

Отец оказался прав. Когда Антонио представился маэстро Гаспарини и одному из управляющих приюта, оба уже были наслышаны о его музыкальной одарённости и виртуозной игре на скрипке от настоятеля церкви Сан-Джованни ин Олео и музыкантов капеллы Сан-Марко. Оставалось лишь, чтобы руководство приняло окончательное решение.

Спустя пять месяцев после рукоположения Антонио в священники, 1 сентября 1703 года, совет управляющих приюта Пьета назначил его «маэстро по классу скрипки» с годовым жалованьем в 60 дукатов.