Вивальди - Вирджилио Боккарди

Ради защиты целомудрия подопечных pute предпочтение, как правило, отдавалось преподавателям в сутанах, таким образом дон Антонио, несмотря на молодой возраст, считался надёжной гарантией поддержания среди воспитанниц чистоты нравов.

Джован Баттиста правильно рассудил, убедив сына согласиться на преподавание в приюте Пьета, называемом ныне консерваторией, вместо того чтобы давать уроки музыки в домах богатых патрициев. Там обычно к учителю музыки относились как к мальчику на побегушках, которому вменялось в обязанность помимо музыкальных занятий чуть ли не открывать двери гостям и даже прислуживать за столом. Для молодого музыканта Антонио работа в консерватории Пьета была высокопрестижной и открывала перед ним возможность совершенствования мастерства. Джован Баттиста, как человек практичный и умудрённый опытом, советовал сыну действовать на первых порах осторожно, дипломатично и не спеша. Безусловно, Антонио внял наставлениям родителя, и уже вскоре, помимо уроков скрипки, руководство поручило ему, дабы не брать нового преподавателя со стороны, вести обучение воспитанниц игре на viola d'amore[12], добавив к его годовому жалованью ещё 40 дукатов, что было с радостью воспринято домашними. Этот инструмент получил широкое распространение в Англии, но для Венеции был новинкой. Кроме того, из-за частого недомогания и отсутствия престарелого маэстро Гаспарини молодому преподавателю дону Антонио иногда приходилось подменять его в качестве «дирижёра оркестра». Это доставляло ему большое удовлетворение, поскольку он мог самостоятельно подбирать репертуар для оркестра и предлагать для исполнения собственные сочинения.

Поначалу воспитанницы недоумевали: как же им вести себя с доном Антонио и нужно ли преклонять перед ним колени и целовать ему перстень на руке? Но вскоре поняли, что новый преподаватель был добрым, отзывчивым человеком и священнослужителя выдавала в нём лишь сутана.

Особенно была горда Камилла, что теперь её сын преподает в богоугодном заведении Пьета. Она не переставала пересказывать подругам, как среди множества претендентов предпочтение было отдано её Антонио и что теперь он может заявить о себе в полный голос. Действительно, в церкви приюта Пьета каждое воскресенье давались благотворительные концерты, которые посещали местная аристократия и гости города. Высоко ценя сыгранность оркестра и слаженность хора, благодарные зрители нередко делали богатые пожертвования.

Основателем приюта призрения сирот был один францисканский монах, проникшийся состраданием к тысячам голодных детей, брошенных на произвол судьбы. Он ходил по городу и собирал для них милостыню, громко взывая к милосердию и состраданию (Pietá). Получив наконец признание своей деятельности от властей, сердобольный монах-подвижник на собранные средства снял несколько помещений в приходе Сан-Франческо делла Винья для сирот, а в 1346 году основал братство Пьета и приобрёл ряд домов близ площади Брагора. Так возник обретший с годами широкую известность Божий дом Пьета. К 1700 году в нём насчитывалось девятьсот сирот, а ещё около четырёх тысяч младенцев-подкидышей были пристроены к деревенским кормилицам.

Давшая себе зарок никогда не ступать ногой в церковь, где устраиваются концерты, Камилла наконец сдалась и решилась всё же попросить дона Антонио (как она теперь обращалась к сыну) сводить её с дочерьми на музыкальный вечер в богоугодное заведение. По сравнению с соседними храмами приютская церквушка Пьета, выходящая фасадом на набережную Скьявони перед мостом Сан-Сеполькро, была невелика. Расстояние от входной двери с набережной до абсиды составляло около двадцати метров, а в ширину — не более десяти. Её возникновение восходит к началу XV века, но лет через двести она была полностью перестроена. Над четырьмя боковыми деревянными алтарями, выкрашенными под мрамор, висели полотна среднего достоинства. В мраморе выполнен был лишь главный алтарь на клиросе, украшенный лепниной и изваяниями. Здесь же помещалась надгробная плита патриция Джусто Ван Эйха, родившегося в Антверпене и в течение долгих лет возглавлявшего попечительский совет Пьета. Оставив приюту всё своё состояние, он завещал похоронить себя близ алтаря. Вдоль стен располагались ряды удобных сидений для прихожан и посетителей концертов. Над алтарём размещались орган и хоры. Церковь и приютские помещения давно обветшали, а до проведения ремонтных работ руки всё не доходили, да и управители приюта постоянно жаловались на нехватку средств[13].

В то время среди воспитанниц приюта только сорок девочек посвятили себя занятиям музыкой, ведя затворнический образ жизни и облачённые, как монахини, в строгие одеяния. На концерты они надевали красные платья, плечи и головы девушек прикрывали белые шали, а в пору весеннего цветения в волосы вплетали цветы граната. Так как исполнительницы располагались за резной позолоченной решёткой на хорах, они были скрыты от любопытствующих взглядов зрителей. На зарешёченных хорах с обеих сторон стояли по шестнадцать поющих и играющих pute. Работавший секретарём французского посольства в Венеции Жан Жак Руссо, бывая на концертах в Пьета, не раз сетовал, что эта проклятая решётка лишает его возможности видеть лица поющих и играющих юных дарований, чтобы наслаждаться не только чувственной и полной возбуждающего подтекста музыкой, но и красотой самих девушек. Не видя поющих и музицирующих воспитанниц, слушатели погружались в атмосферу льющихся сверху звуков, которые заполняли всё небольшое пространство церкви с превосходной акустикой, и каждая мелодия обретала чарующе мистическое звучание. Аплодисменты были запрещены, о чём публика оповещалась заранее. И сегодня нетрудно вообразить, как в абсолютной тишине церкви Пьета особенно выразительно звучали сочинения молодого Вивальди с их богатейшей звуковой палитрой от нежнейшего pianissimo до ликующего forte.

* * *

Как-то утром Антонио услышал взволнованный разговор родителей о том, что на рассвете в доме дяди Агостино Вивальди побывала полиция, чтобы арестовать его старшего сына Джован Паоло. Пожаловал и сам начальник криминальной канцелярии. Предупреждённый кем-то заранее Джован Паоло сумел скрыться, оставив дома безутешную в горе жену и шестерых детей. Ходили слухи, что со знакомым лодочником — скьявоном[14], родственником своего тестя, он отплыл ночью в неизвестном направлении. Весть, обсуждаемая женщинами у колодца, мигом разнеслась по округе. Выросший в многодетной трудовой семье хлебопёка первенец Джован Паоло, тридцати восьми лет от роду, служил в акцизной палате, занимаясь сбором налогов с торговцев вином. Виноторговлей начал заниматься и его отец Агостино, оставивший пекарню как менее прибыльное дело.