Стук мертвеца - Джон Диксон Карр

– Я сказал, что пытался звонить ей! Сразу же после того, как ты уехала. Я хотел, прихватив обещанную книгу, зайти к ней, ибо мной владело детское желание «показать тебе». Вот и все. Но, судя по ее словам, она ждала кого-то другого. И прежде, чем я смог что-то объяснить, в дверях появились Тоби и Кэролайн.

– Значит, «вот и все»? И ты считаешь, что я это проглочу?

Бренда задохнулась, подавившись потоком слов. Затем она сорвалась с места и стремительно вылетела из комнаты. Марк помчался вслед за ней. На ковре тлела упавшая сигарета, и от ее рдеющего кончика поднимался едкий дымок.

Бренда кинулась прямиком к входным дверям. Ее колотило с головы до ног, но вдруг, пораженная какой-то мыслью, она резко развернулась на месте:

– Значит, ты всего лишь пытался звонить ей, да?

– Да!

– Ее здесь не было шесть месяцев. Ее нет в телефонной книге. Откуда ты знаешь ее номер телефона?

– Этот коттедж в Куиншевене всегда носил номер 13, и ты это знаешь так же хорошо, как и я.

– Я знаю? Я многое знаю…

Бренда настежь распахнула входную дверь и отбросила локтем легкий экран. Выскочив наружу и развернувшись, она схватилась за левый косяк. По дому пронесся длинный звонок. Он замолчал, задребезжал снова, опять замолчал, потом издал запредельную по громкости трель, от которой нельзя было не содрогнуться.

– Бренда! Прекрати!

Двери захлопнулись одна за другой. Хотя Бренда все еще была бледна, лицо ее понемногу стало розоветь.

– Звонок отлично работает, – тихо сказала она. – Твоя шлюха даже не нажимала его, разве что прикоснулась. Она не соврала ровно ни в чем? Как и ты? Она знала, что сегодня вечером меня не будет. Она бросилась сюда, чтобы в нашем доме оказаться с тобой в нашей постели. И если ты не обратил внимания на ее лицо, то я его видела. – Голос ее упал до шепота. – О господи! Я могла убить ее.

– Бренда, остановись!

– Ты продолжаешь утверждать, что она чиста и невинна?

– Да! Каждое сказанное мной слово было правдой!

– Хорошо! Теперь, когда я знаю, что ты не только врун, но и глупый надменный тип, который всего лишь старался побольнее уязвить меня, решать буду я сама. Сегодня вечером я покидаю этот дом. Я сложу чемодан, возьму машину и уеду к Джейн Гриффит в Вашингтон. Завтра я извинюсь перед Фрэнком Чедвиком и сделаю все, что он от меня потребует. И только попробуй остановить меня!

– Бренда, я был идиотом. Меня просто мутит от того, что я делал…

– Значит, ты признаешь, что крутил с ней?

– Да не могу я этого признать! Не было ничего подобного! Если хочешь быть еще большей идиоткой, чем я, – вперед! Двигай туда, где тебе, черт побери, больше нравится!

– Ох, – только и смогла прошептать Бренда.

Проскочив мимо него, она пересекла холл и по темной ковровой дорожке взбежала наверх. На полпути, ничего не видя от слез, она остановилась и повернулась к Марку:

– Всех тебе благ с твоей потаскушкой, Марк. Доставь ей удовольствие. И только не думай, что меня это волнует. Вовсе нет. Но по пути в город я собираюсь остановиться и выложить ей все, что я о ней думаю. А потом я буду веселиться с Фрэнком.

– Бренда!

По-прежнему оступаясь, с громкими всхлипами, которые доносились до Марка, она побежала наверх. Ее каблучки процокали по верхнему холлу. С силой распахнулась дверь спальни, расположенной над столовой.

В этом доме, одном из самых новых из выстроенных для преподавателей на Колледж-авеню, стены были такими тонкими, что из-за них были не только слышны, но и едва ли не видны все движения в соседней комнате. Вот скрипнули дверцы шкафа, зашуршала одежда на полках; грохнулся об пол – он же потолок спальни – большой чемодан, отчего задребезжала посуда. Средний ящик туалетного столика Бренды всегда издавал характерный скрип: она вытащила его и вывалила все содержимое.

Марк Рутвен, рассказавший Бренде о Роз Лестрейндж чистую правду, решительно поднялся наверх, чтобы положить конец этим глупостям и унять грызущую его боль. Но его снедала ревность; и как он ни уговаривал себя, справиться с ней было ему не под силу. Слишком живы были воспоминания о нежности, связанные с той комнатой, в которой сейчас Бренда металась от гардероба до туалетного столика.

Он остановился у подножия лестницы. Вернулся в гостиную. В нем кипела ярость, мешая ясности мышления. Сигарета на ковре потухла, оставив после себя черный шрам ожога.

И тем не менее через секунду-другую в его памяти всплыл образ, который не имел ничего общего с Брендой, с ее густыми каштановыми волосами и красивым лицом. Наверное, эта женщина была причиной всех неприятностей: от распадающегося их брака до безумия, происходящего в спортзале. Скорее всего, виновата именно она. У нее была застенчивая улыбка и порочная грация Роз Лестрейндж.

Марк так и не понял, когда и как к нему пришел этот сон.

Часы на фасаде Зала Основателя продолжали мерно отбивать удары в ночной прохладе. С трудом прорывая серую пелену, занимался рассвет, если его вообще можно было называть рассветом.

В половине пятого утра издалека стали доноситься слабые голоса петухов, пробуждающихся это сна: три хриплых вскрика и тонкая горловая нота, сходящая на нет. Возникнув скорее в ночи, чем при рождении дня, она замирала в воздухе.

Через полчаса где-то прогромыхал по асфальту первый грузовик, за ним другой. Но продолжения не было: по выходным дням транспорт ходил нерегулярно. Небо постепенно светлело, хотя, затянутое тонкой пеленой тумана, оно продолжало оставаться сумрачным.

В половине шестого Марк Рутвен уснул в тихих шорохах воскресного утра. Должно быть, несколько раньше он уже засыпал, хотя смутно осознавал, что находится на грани бодрствования, ибо ползущие в окно полосы тумана заставляли его то дремать, то снова пробуждаться.

Во сне он видел Колледж-авеню. В пятидесяти ярдах от его дома под прямым углом поворачивала Харли-Лейн. Она тянулась на триста ярдов, после чего вливалась в основную дорогу на Куиншевен.

Тут стояли всего два дома – по обе стороны от трехрядной мощеной улицы и недалеко друг от друга. Первый дом, справа, с восемнадцатого века был таверной; в последнее время он принадлежал доктору Дэниелу Уолкеру, декану факультета английского языка, и оставался в его владении вплоть до смерти доктора, последовавшей менее года назад. В нем по-прежнему жила его молодая вдова.

Другой дом, поменьше, стоял по другую сторону, чуть дальше от дороги. Его называли «бунгало», или «Красный коттедж», или же «Куиншевен-13», ибо таков был его телефонный номер. Это был дом Роз Лестрейндж. К дверям вела песчаная дорожка, начинавшаяся недалеко от единственного уличного фонаря. Вдоль дома стеной стояли могучие деревья, и утренний туман, путаясь в их ветвях, полз мимо окон.