Программируем счастье - Денис Пилипишин

Сигналы о движении общественного сознания к другому мировоззрению поступают не только из различных духовных учений. Весьма интересно, что в ряде случаев современная академическая наука также демонстрирует сдвиги в сторону идеалистической доктрины. Движение в этом направлении я отмечал, читая новейшие научные работы по исследованию сознания и мозга, а также социальных и некоторых других вопросов. Приведу в качестве примера, иллюстрирующего такую тенденцию, эксперимент, который проводился в МГУ имени М. В. Ломоносова. Его описал в одной из своих книг выдающийся математик В. В. Налимов.

Задачей эксперимента было оценить, насколько возможно влияние сознания на материю. В качестве материи были выбраны генератор псевдослучайных чисел и электронный маятник. В качестве носителей сознания – несколько групп людей. Методология эксперимента была стандартной для такого рода опытов. Людей подразделили на несколько групп, одна из которых имела информацию о сути эксперимента и пыталась сознательно повлиять на генератор чисел и маятник, другая также все знала, но сознательно влиять не пыталась, а третья просто присутствовала и об эксперименте проинформирована не была.

Попытки влияния, предпринимавшиеся людьми из первой группы, выражались в мысленных командах и приказах генератору и маятнику. Помимо этого оценивалось влияние эмоциональных состояний человека, когда участвующий в эксперименте пытался привести себя, например, путем воспоминания соответствующих событий, в максимально экстатическое либо в максимально депрессивное состояние.

Эксперимент показал определенные результаты. Выяснилось, что материальный прибор, в данном случае компьютер, изменяет свою активность под воздействием человеческой мысли или эмоции – без каких бы то ни было физических (в традиционном понимании) воздействий. То есть, наборы чисел, которые выдавал генератор, изменялись в зависимости от мыслей и чувств людей, участвовавших в эксперименте. Изменялись и колебания маятника. Благодаря этому, в целом, эксперимент можно признать удавшимся. Сложности возникли в процессе интерпретации полученных результатов.

Поскольку эксперимент имел статус научного, результаты нужно было адекватно описать. Но они оказались противоречивы. В частности, одинаковые изменения активности электронного маятника иногда были отмечены и когда человек генерировал максимально положительную эмоцию, и когда максимально отрицательную. В других случаях состояния маятника оказывались противоположными, так же, как и состояния человека.

Эти трудности с истолкованием еще раз иллюстрируют, что сами по себе опытные данные, взятые в чистом виде, мало что дают для практики. Ну реагируют маятник, генератор – и что? Для понимания процесса необходима теоретическая модель, в рамках которой будет строиться дальнейшее объяснение. То есть, наблюдаемые факты необходимо вписать в картину мира, без этого их использование будет невозможно, а ценность – весьма невелика.

Как отмечал профессор В. В. Ильин, «естественнонаучные факты – это всегда усредненное статистическое резюме, частота появления определенного признака… Естественнонаучный факт… противопоставляется голому эмпирическому факту, представляющему реальное явление в конкретных условиях. Голый эмпирический факт – объективное, фиксируемое органами чувств событие, взятое не в интерпретированном, не в субъективно преобразованном виде. Примером голого эмпирического факта может быть чувственная фиксация явления отклонения стрелки на шкале прибора: “в момент времени t стрелка амперметра отклонилась от нулевого деления на 10 единиц вправо”. Однако возможные попытки истолковать явление потребуют его включения в контекст теории, дающей экспликацию факту (т. е. объясняющие его – прим. Д. П.)» [18;239].

Таким образом, итоговая картина будет зависеть о той модели (теории), которую мы выберем. Причем, как вы понимаете, можно получать разнообразные картины, давая одному и тому же опыту различные, порой – противоположные и несовместимые между собой интерпретации. Кроме того, и само существование фактов зависит от выбранной модели. Например, отмеченные случаи неожиданных отклонений маятника. Это факты или не факты? Смотря как считать. Если мы найдем убедительное объяснение этим нетипичным отклонениям, которое впишется в общую систему, тогда они станут фактами. В противном случае, когда объяснительная модель ничего не может сказать о причинах отклонений такого рода, они не будут рассматриваться как факты, их просто «спишут» на случайные явления, возникающие как погрешности. В результате именно объяснение и определит, что мы видим и во что мы верим.

Вообще, «эксперимент может подтверждать различные теории, находящиеся в отношении дополнительности, – одновременная опытная подтверждаемость корпускулярной и волновой теорий света.

Эксперимент не может служить основанием для установления предпочтительной истинности одной теории сравнительно с конкурирующей…

Эксперимент способен «подтвердить» ложную теорию, что вытекает из свойств логического следования, которое, запрещая импликацию лжи из истины, допускает импликацию истины из лжи. Так, будучи ложной, ньютоновская теория звука согласовывалась с действительностью в вопросе численного значения звука, и это представляло трудности при ее критике» [18;187].

При этом значимость, и даже сама возможность эксперимента зависит от исходных посылок. Ведь из приведенных выше рассуждений о материализме вытекает, что в рамках традиционной парадигмы такой эксперимент вообще незаконен и не может рассматриваться. Дело в том, что только когда мы допускаем равноправие сознания и материи, мы можем говорить об их двустороннем, «горизонтальном» взаимодействии. А при традиционном подходе сознание и материя не рассматриваются как вещи однопорядковые: сознание является лишь отражением материи, а следовательно, в принципе не может влиять на нее непосредственно. На этих (а также других) основаниях приверженцы традиционной науки игнорируют подобные эксперименты, что позволяет им заодно избежать и необходимости объяснения результатов таких опытов, что для этих ученых немаловажно, так как сказать им здесь, по сути, нечего.

Впрочем, излишне суровая критика традиционной науки вряд ли уместна. Несмотря на свои внутренние ограничения, наука в целом не столь догматична, как отдельные ее представители. Дело скорее в том, как воспринимать науку. Неадекватное же ее восприятие обусловлено рядом объективных причин, среди которых, в первую очередь, нужно отметить систему обучения в школах, да и во многих институтах. Причем не только у нас. Вот интересное свидетельство американского ученого Пола Фейерабенда. «В наших школах не довольствуются просто историческим изложением физических (астрономических, исторических и т. п.) фактов и принципов. Не говорят так: существовали люди, которые верили, что Земля вращается вокруг Солнца, а другие считали ее полой сферой, содержащей Солнце. А провозглашают: Земля вращается вокруг Солнца, а все остальное – глупость» [59;6–7].

Говоря о таком навязывании мировоззрения и космологии, Фейерабенд приходит к интересной аналогии между наукой и религией. Раньше (а кое-где и сейчас) церковь не была отделена от государства, соответственно, вера в официально утвержденное божество была обязательна. Когда церковь от государства отделили, люди смогли сами выбирать, в какого бога им верить. Однако наука осталась единой с государством и выбирать собственное мировоззрение, свою картину мира мы, в широком смысле, не можем – она должна соответствовать принятым стандартам. Конечно, у взрослого человека теоретически выбор есть – но вследствие существующей системы обучения он существенно осложнен, поскольку в детстве уже была внедрена базовая картина мира. То есть, по степени сложности перестройки это можно сравнить с изучением иностранных языков: учить вы можете любой язык, но ваш родной будет всегда ближе.