Волчья сотня - Наталья Александрова

– А почему тогда дверь отпирал, не спрашивая? Ждалкого-то, да не тебя?

– Ты слушай. Я спрашиваю, мол, нельзя ли полковникапопросить, скажи, мол, что штабс-капитан Алымов по известному ему делу срочно.Думаю, уж догадается полковник, что меня прихватило, до утра терпеть мочи нет,хоть волком вой. Тот, Иван-то, стоит в дверях как истукан, будто не слышит. Япросьбу свою повторяю, а у самого язык уже заплетается. Однако так ничего и недобился: отвечает мне это чудовище, что полковник, мол, болен лихорадкой, лекарствоприняли и спать легли, приказав до утра не беспокоить.

– А чего ж тогда лампу жечь и дверь на каждый стукоткрывать? – запальчиво спросил Борис.

– Легко тебе сейчас говорить, – вздохнулАлымов, – а я тогда от боли ослаб совсем, соображать перестал. Да вспомнилвдруг, что и правда день полковника не видел и кто-то говорил, что болен он.Стыдно мне стало, извинился и пошел. Да только одно название, что пошел, потомучто нога проклятая совсем отказала. Завернул за угол и сел прямо на землю. Вглазах темно, голова кружится. Так примерно полчаса просидел в отупении. Отхолода ночного в себя пришел немножко, только хотел подниматься, как слышу –конный едет. И заворачивает в переулок, тут дверь сама без стука открывается,на пороге Иван с фонарем, и слышу я по голосу, что это сам полковник приехал,да и Ахилла его узнал.

– Ну и оказия! – удивился Борис. –Постой-постой, это значит, что полковник Азаров, сказавшись больным, пропадаетгде-то сутками?

– Не сутками, а ночь и еще одни сутки. Но ты слушай,что дальше было. Значит, полковник вошел в дом, а Иван взял Ахилла и повел вконюшни. Ахилл – жеребец чистых кровей, редкой игреневой масти. Слава Богу, доконюшни недалеко, а то я бы не дохромал. Но, честно говоря, у меня от злости иболь-то прошла. В конюшне Иван расседлал жеребца, вытер, а когда ходил он заовсом, я рассмотрел, что хоть жеребец и не в мыле, но видно, что дальний путьпроскакал.

– Вот, значит, как… – протянул Борис.

– На прошлой неделе он тоже болел и сутки непоказывался. Княгиня Анна Евлампиевна навестить его хотела, так он отговорился,Ивана с запиской прислал, что, мол, ничего не надо, скоро буду. И понимаешь ли,Борис, – Алымов сел на диван и слабо улыбнулся, – если бы я своимиглазами не видел, что он ночью издалека приехал, я бы, как и другие, подумал,что полковник запивает. Запрется на сутки и пьет, а потом опять нормальныйчеловек. Ничего странного, говорят, сам Май-Маевский[3] тожезапойный…

– Но тут ведь другое, – прервал Борис. – И тыникому про эти его отлучки не рассказывал?

– А ты считаешь, что я сразу должен был мчаться вконтрразведку? – огрызнулся Петр. – В жизни доносчиком не был! Ипотом, возможно, его отлучкам есть разумное объяснение. И как бы я тогдавыглядел? Пришлось бы признаваться, что следил…

– М-да, и что мне с этой информацией делать? –задумался Борис. – Выяснить, что не было в этих поездках у Азарова никакойслужебной надобности, не составит труда, но вот как заставить его объясниться,не призывая тебя в свидетели… Впрочем, я, кажется, придумал! Шерше ляфам! – И, заметив, что Алымов нахмурился, Борис рассмеялся:

– Не надо так переживать! Уверяю тебя, что никому небудет плохо, а совсем наоборот.

На следующее утро солнце светило так ярко, что октябрьскийдень вполне можно было посчитать за летний где-нибудь на широте Санкт-Петербурга.Горецкий с утра был озабочен, за завтраком читал газету и хмурился, потомсобрался скоро и ушел, наказав Борису активно втираться в среду офицеров. Бориспереглянулся с Саенко, понял, что Аркадий Петрович совершенно не в курсе егоночных похождений, и повеселел. Он ощущал легкое беспокойство по поводу бывшейбаронессы и опасался, что Горецкий не станет ей доверять, а, чего доброго,сдаст ее в контрразведку. Полковник Горецкий был чужд какой бы то ни былосентиментальности.

Посему Борис решил разрабатывать операцию с полковникомАзаровым самостоятельно, тем более что Горецкий все равно будет устраиватьобщую проверку всем пятерым офицерам. Он долго брился перед хозяйским зеркалом,потом тщательно причесывался и наконец отправился в город. Алымов с утра собиралсяк доктору на какие-то процедуры с ногой. Борис проводил его, потолкался вкоридорах лазарета, осведомился о здоровье генерала Дзагоева. Генерал был плох,но доктора не теряли надежды. В солдатском отделении Борис неожиданно встретилштабс-капитана Коновалова, с которым накануне познакомил его ротмистр Мальцев.Штабс-капитан навещал своего коновода Пряхина, который и так уже скорособирался на выписку, потому что в бою с махновцами оторвало ему два пальца наруке. Пальцев все равно не приставишь, резонно рассуждал Пряхин, с лошадьми они так управится, а чего зря казенную койку протирать. Коновалов дал ему денег иушел, а Борис посмотрел на часы и решил, что настало подходящее время длявизита к княгине Задунайской.

Дамы уже встали, напились кофею и собирались на прогулку.Борис подал княгине шаль, мимоходом прикоснулся к тонким пальчикам Софи иболтал без остановки – словом, усиленно делал вид, что у него решительно нетникаких важных дел, кроме как заботиться о милых дамах. Княгиня принимала егозаботы спокойно, только переводила живой взгляд с него на Софи и обратно. Онадумала, что Борис увлекся ее приятельницей.

Захолустный Ценск преобразился от присутствия большой армии.На улицах было множество офицеров, нарядных дам, но во всей жизни города чувствовалоськакое-то болезненное напряжение – слишком суетливы были местные жители, вособенности неизвестно откуда взявшиеся темные личности – маклеры,перекупщики, – слишком громки были разговоры на улицах и в кафе, слишкомразвязны извозчики и официанты.

Пешком княгиня ходить не любила, поэтому вскоре остановилисьу кондитерской, расположенной по теплому времени на открытой террасе. Встретилизнакомых, начался общий шумный разговор. Борис поймал себя на мысли, что вчераночью Алымов был прав, когда утверждал, что все, что происходит сейчас вобществе, – это пир во время чумы. Говорили, как водится, об успехах нафронте, дамы шумно восхищались Деникиным, офицеры солидно помалкивали, штатскиебольше интересовались экономическим вопросом. Борис улучил минутку и сделалСофье Павловне знак глазами. Та отошла к решетке, ограждавшей террасу. Борисубедился, что никто на них не смотрит, и приблизился к Софи.

– Что вы хотели? – неприязненно спросила она, елешевеля губами.

– Дорогая моя, у меня к вам огромная просьба! – сжаром начал Борис и взял ее за руку. – Но сначала я должен сказать, что высегодня просто очаровательны.

Она и вправду была хороша – в лиловом туалете, чудноподходившем к глазам.