Джон Сильвер. Возвращение на остров Сокровищ - Эдвард Чупак

— Пусть кликнет Долговязого Джона Сильвера, — ответил Пил, наливая ему эля в стакан. Тот обрадовался бы, не дери Пил за эль втридорога.

— Верно, так Пью и запомнил, — повторил он.

— Не ты один, — проговорил Квик, проводя пальцем по носу. Пил наполнил стакан и ему. — Все запомнили будущего юнгу. Мы взяли б его на борт, не будь он так остер на язык. Надо было его укоротить еще в прошлый раз. Мальчишка попал бы в юнги, как хотел, а мы избавились бы от его дерзости. И овцы целы, и волки сыты.

— Так зови его, Пил, — приказал Черный Джон. — По имени, которое я ему дал.

И Пил меня позвал.

— Все так же упрям? — спросил Черный Джон.

— Не то слово, — честно ответил Пил.

— И хитер?

— Как никогда. — Пил даже не обмолвился о моих успехах, зная, что ему от этого выгоды не будет.

Пью меня позвал, и я явился на зов.

— Как насчет сапог, парень? Где черные сапоги, которые я просил, Долговязый Джон? Прошел ровно год с тех пор, как я велел тебе их добыть.

— Вас дожидаются, — ответил я.

— Я поразмыслил о твоем будущем, Долговязый Джон Сильвер, — произнес Пью, щурясь, В скором времени я узнал цену этому прищуру. Пью тоже прищурился.

— Спасибо, сэр, — произнес я и замолчал, заранее решив быть осторожным в словах. Квика я не боялся, так как был уверен, что найду способ его одолеть. Из истории с пальцем торгаша я успел открыть некоторые стороны его характера и могу сказать, что он собой представлял: простое быдло с заплатой на куртке. Нет, осторожничал я лишь потому, что «Линда-Мария» позвала меня снова и упросила молчать.

— Капитан еще не открыл того, что тебя ждет, — произнес Квик с ухмылкой. — Может статься, ты умрешь страшной смертью.

— Все в твоих руках, Долговязый Джон Сильвер. Что скажешь? — спросил морской пес.

— Ничего, — ответил я.

— Никаких «ничего», Сильвер, — вмешался Пью. — Не смей «ничегокать» своему капитану — так говорит Пью. Никогда.

— Своему капитану?

— А он стал еще глупее, — усмехнулся Квик.

— Мне нужен кок, трактирщик Пил. Только я сегодня же отплываю.

— Пью его одобряет, сэр, — ответил Пью. — Треска была неплоха.

— А ты, Квик? — спросил капитан.

— Пожалуй, да, — кивнул тот, после чего неуверенно добавил: — Я как все.

Отлично. У меня появился враг. Будущее обещало быть еще веселее.

— В таком случае, Пил, твой парень нынешним же вечером вступит в мою команду — если захочет. Пока я от него мало что слышал.

— Я хочу! — воскликнул я.

— Коли так, собирайся, Джон Сильвер. На закате мы отплываем.

С этим Пил извлек из кармана передника четыре гинеи — все мое жалованье, согласно его учетной книге.

— Я ваш должник, сэр, — сказал я ему. Огонь в очаге лизнул решетку, и на стену упала тень — точь-в-точь как плащ старого Тома. — Я бы всячески отблагодарил вас, как положено воспитаннику, но мне пора уходить. Поэтому скажу только то, что сказал: я ваш должник.

— Что есть, то есть, парень, — ответил Пил кратко, как только мог.

— Стало быть, собирай вещи, — произнес Черный Джон.

— Они на мне, сэр.

— И не забудь захватить мои сапоги, — добавил Черный Джон.

Славные были сапоги, которые я отдал Черному Джону в вечер отплытия на «Линде-Марии». Я стащил их у Пила. Насколько я знаю, Пил, мой благодетель до того дня, даже не огорчился по поводу пропажи.

Весь следующий день — мой первый день на корабле — Черный Джон не отходил от меня и между командами и рывками за бороду рассказывал о «Линде-Марии». Он разобрал ее для меня на кусочки — брус за брусом, от якорной цепи до топ-тимберсов, хотя она значила куда больше, нежели все ее части по совокупности. Я оглядел ее обводы и сразу понял, что передо мной — дама, несмотря на пушки, замки и гвозди. Да, Черный Джон ею порядком гордился, но описывал он ее топорно, как плотник выстругивает портрет жены. Проще было бы сказать, что у его половины две руки, две ноги и голова, да прибавить про туловище для порядка. Я уже видел ее изгибы и прелести, пока Черный Джон только сколачивал костяк.

Несправедливо было давать ей такое убогое описание. Равным образом я мог бы сослаться на Библию Эдварда как на стопку пергамента под обложкой или сказать, что на каждой странице там проставлены числа и каждый стих пронумерован. Я бы согрешил, если б стал так рассказывать о книге сокровищ, которая была мне благословением и проклятием. Заметь, я даже не назвал всех ее тайных посланий, поскольку не хочу опускаться до медвежьей услуги. Я еще не писал ни о шифровальных кругах, ни о том, как один из них появился у меня на глазах между закатом и рассветом. Было бы неправильно и даже подло писать об этом прямо сейчас. Нет, такие открытия надо смаковать понемногу. Пока что я вспоминаю первый день на «Линде-Марии». Черный Джон ее не заслуживал. Есть ли на свете другая красотка из дерева и латуни, столь же верная своему капитану?

Чертов Маллет! Надо же было ему притащить твое зелье как раз тогда, когда я выводил портрет дамы! Свеча почти прогорела, и олух появился, ступая медленно, но верно, как гробокопатель.

Ты, должно быть, уже прочел те страницы, которые я просовывал под дверь перед его приходом, и наверняка ждешь продолжения. Что ж, тем лучше.

— Откуда ты родом, Маллет? Неужели в ваших краях все такие же репоголовые? — спросил я твоего юнгу.

— Нет, насколько я знаю, хотя на полях у них растут овощи всех мастей, Репоголовые, говорите? Хотел бы я на таких посмотреть. А вместо рук и ног у них — ботва?

— Это просто фигура речи, Маллет. Точнее, ругательство. Ты что, не понял, что я тебя обозвал? Разве тебе не хочется ворваться сюда и всадить в меня нож? Или твой капитан разрешает тебе носить только палки?

— Я принес вам поесть.

— Сколько раз тебе говорить: я не стану есть его варево. Угощайся, Маллет.

— Почему бы нет. Это с капитанского стола, — ответил Маллет в перерывах между чавканьем. Он и говорил-то с набитым ртом. Как я понял, происходил он из колониальных земель, далеких от английских берегов. Впрочем, можно было и не уточнять: не важно, к какому графству или герцогству он принадлежал и каким титулом именовался. Дурней везде хватает.

Следующие слова он произнес вполне четко.

— Капитан прочел то, что вы мне передали. — Он перестал жевать.

— Ну и, парень?

— Он назвал вас лжецом. Лжецом и… транжирой, — выговорил он не без труда.

— Таки знал. Это чтобы ты не придал значения моим россказням. Чтобы ты не поверил тому, что я напишу о сокровище. Ты ведь читал мои записи, верно? Прежде чем передать капитану?