Руди-Пятачок - Уве Тимм

— Ну и куда мы повезем Руди?

— Сначала — домой, — ответила мама.

Когда мы вернулись домой, было уже темно. Мы специально дождались сумерек и долго колесили по окрестностям. Даже перекусили в одном трактире. А машину оставили на стоянке, закрыв багажник, чтобы Руди не мог выбраться.

Он так и лежал там, тяжело дыша. Когда совсем стемнело, мы решились провести его в квартиру. Мы придумали четкий план. Ну прямо как в кино! И здорово было, что мама с папой участвовали в этой тайной операции вместе с нами.

Мы медленно проехали мимо нашего дома, который, увы, нам не принадлежал. Папа хотел уже остановиться, но заметил господина и госпожу Хайнц — они вывели на прогулку свою лохматую собачку. Пришлось нам еще разок объехать квартал. Когда мы снова приблизились к дому, вокруг было пусто. Бетти вылезла из машины и пошла проверить, нет ли кого в подъезде, чтобы не повстречать на лестнице жильцов или, чего доброго, самого господина Шустерберга.

Потом она подала условный сигнал: путь свободен. Мама выскочила из машины и открыла багажник. Но оказалось, что Руди стоит головой вперед и не может развернуться, чтобы спуститься. Ему пришлось бы пятиться, но и этого он сделать не мог. К тому же при таком огромном весе попробуй он спрыгнуть задом, наверняка сломал бы ногу. Руди попытался соскользнуть с края багажника, но повис, лежа на животе. Мы не могли его поднять, такой он был тяжелый. Что было делать? Мимо проходил какой-то старичок. Он, конечно, сразу заметил свешивающиеся из машины свиные ноги и застыл на месте.

— Что это вы такое делаете? — спросил он подозрительно.

— Сами видите, — нашелся папа. — Хлопаем по свинье.

— Что значит — «хлопаете по свинье»?

— Разве вы не знаете? Ну, свинью сажают в машину и каждый проходящий мимо может за одну марку похлопать ее по заду.

— Зачем?

— Как это «зачем»? Это же приносит удачу! Старичок порылся в кошельке и выудил одну марку.

— Только побыстрее, — торопил папа. Старичок протянул папе монетку, похлопал Руди и пошел дальше. Но он еще пару раз обернулся, может, потому, что мы слишком громко смеялись. Тем временем Руди, которому было неудобно так висеть, стал тихонько повизгивать.

— Ну, и как теперь прикажете его вытаскивать? Тут подошла мама.

— Что стряслось? — спросила она.

— Руди застрял.

— Нам нужна доска.

Но кто, скажите на милость, держит доски в городской квартире? Где мы ее возьмем?

На этот раз выход из положения нашла Цуппи:

— А может, гладильная доска подойдет?

— Нет, — сказала мама. — Только не наша гладильная доска!

— Решайте же! Нам надо поскорее убрать Руди с улицы, — торопил нас папа.

Тогда мама сдалась. Мы с Бетти помчались в квартиру, притащили гладильную доску и пристроили ее на задний бампер. Почувствовав твердую почву под ногами, Руди очень осторожно, шажок за шажком, вышел по гладильной доске из кузова. Постояв чуть-чуть на улице, он медленно направился к входной двери. Вдруг в подъезде зажегся свет, и тут же раздался тревожный сигнал Бетти. Значит, кто-то выходил из дома. Куда девать Руди? Поскорее спрятаться за автомобилем? Но толстый Руди был слишком неповоротлив. Оставалось одно: затолкать его за куст рододендрона — туда, где когда-то прятался грабитель. Но куст оказался для Руди слишком маленьким. С одной стороны торчала его морда, а с другой — толстая задница с хвостом-завитушкой.

— Проклятие! — прошептала мама. — Ну-ка, становитесь все в ряд!

Мы живо выстроились в линеечку, тесно прижавшись друг к дружке, словно собирались спеть тому, кто вот-вот должен был выйти из подъезда.

Входная дверь распахнулась, и появился господин Шустерберг. Он сразу же нас заметил и замер на месте: мы стояли на аккуратно подстриженном газоне, что, само собой, было строжайше запрещено.

— Что это вы там делаете? — спросил он в конце концов.

И в этот самый миг Руди просунул свой пятачок между папиных ног. Господин Шустерберг снова застыл как громом пораженный. Мы испугались, что у него случился удар и он потерял дар речи.

Но тут у него вырвался стон и он прошипел:

— Что, снова свинья? Вы, видно, решили устроить в моем саду свиноферму? Что у вас за страсть такая к свиньям? — А потом как закричит: — Если вы без свиней жить не можете — воля ваша, но только не в моем доме! Вон отсюда немедленно!

И тогда папа сказал:

— Хорошо, господин Шустробег, раз так — мы съезжаем!

Из-за этого Шустробега господин Шустерберг взъярился так, что у него даже голос пропал, он потряс кулаком и прорычал:

— Вон, вон, вон!

Во всем доме стали открываться окна, люди выглядывали узнать, что стряслось, и видели, как мы стоим на газоне с толстой свиньей и как бушует господин Шустерберг.

Все пропало.

— Пойдем, Руди, — позвал папа. — Пойдем домой: сначала под душ, потом зубы чистить, а потом в постельку.

Наш папа такой: вроде тихоня тихоней, но если уж распалится, то удержу не знает, и его не остановишь.

Как ни в чем не бывало мы прошествовали мимо кипевшего от злости господина Шустерберга и вошли в дом.

Оказавшись в своей квартире, мы просто попадали от смеха: ну и здорово же у папы вышло! Обозвал господина Шустерберга — Шустробегом!

Папа утверждал, что он это намеренно, но на самом деле он часто путает слова, так что, может, и на этот раз просто оговорился.

А потом, поскольку всем нам нужно было успокоиться, папа и мама нажарили картофельных оладий. Руди тоже досталось три штуки. Он вмиг их слопал, а в придачу сожрал еще яблоко, картофелину и два старых банана. И все никак не мог наесться!

— О господи! — пробормотал папа. — Да его никогда не накормишь!

— Что теперь будет с Руди-Пятачком? — поинтересовалась Цуппи.

— А с нами что будет? Придется до конца месяца съехать с этой квартиры.

Всю нашу радость вмиг как ветром сдуло. Мы приуныли: жаль было уезжать. Все же здесь у нас был маленький садик, где можно было играть.

— Да, непростая задачка, — вздохнул папа. — Ведь нам еще надо как-то эту скотину пристроить.

То, что он назвал Руди «скотиной», было плохим знаком: значит, он опять начинал на него злиться.

— Ну что-нибудь придумаем, — сказала мама. — У нас ведь еще одна неделя отпуска в запасе. Вот завтра с утра и начнем поиски новой квартиры.

Папа сердито зыркнул на Руди, тот лежал на ковре, словно огромный мешок с мукой.