Последний трюк - Себастьян де Кастелл

Свободной рукой я оттолкнулся от решётки и повернулся. Ториан недоумённо разглядывала кровь на своём пальце. Я подкинул в воздух её метательный нож и ловко поймал большим и указательным пальцами. Тонкое остриё сверкнуло красным.

– Хороший баланс, – сказал я и снова подбросил короткий клинок, прежде чем протянуть его ей рукояткой вперёд. – Не потеряй.

Она забрала нож не сразу. Похоже, пыталась осмыслить, что же произошло.

– Ты вытащил нож из моего плаща, когда меня толкнул. Спрятал его в руке, и, как только я вцепилась в твоё запястье, тебе осталось только шевельнуть пальцами, чтобы меня порезать.

Я молча кивнул.

– Довольно ловко для того, кто спотыкается о собственные ноги, когда его приглашают на танец.

Один раз такое было. Один раз.

– Теперь ты знаешь, – сказал я.

Она склонила голову набок.

– Теперь я знаю что?

Я тщательно подбирал следующие слова. Несмотря на всё недоверие, которое мы с Ториан испытывали друг к другу, я никогда не сомневался в её преданности королеве. Некоторое время назад, имея дело с другим вспыльчивым маршалом, я не сумел понять, насколько опасной может быть такая преданность. Моя оплошность чуть не убила нас всех.

– Ты спрашивала, что будет с королевой, когда у меня закончатся фокусы.

Она подняла кровоточащий палец.

– И твой ответ – бумажный порез?

– Мой ответ: у меня всегда есть ещё один трюк.

Я рискнул подойти ближе.

– Даю слово, лейтенант Либри, когда я использую последний трюк, когда у меня закончатся идеи, чтобы перехитрить своих врагов и врагов королевы, я приду к тебе. Я скажу: «пора», а потом оставлю службу королеве навсегда. Я выйду через городские ворота и буду брести до тех пор, пока не покину вашу страну.

Я протянул руку, чтобы мы могли скрепить сделку рукопожатием.

Её невероятно голубые глаза! Сперва она посмотрела на мою протянутую руку, потом прямо на меня. В кои-то веки в её взгляде не было насмешки или упрёка, просто печаль, заставшая меня врасплох.

– Мне бы хотелось, чтобы всё сложилось именно так, Келлен.

Ториан никогда не называла меня по имени. Всегда только «картёжник» или «мошенник» а иногда – «белкокошачий мальчик».

Талант красноречия аргоси – мы называем его арта локвит – учит, что каждый раз, когда произносится имя человека, это имеет смысл, каждая уникальная интонация полна знаков, ожидающих перевода. И то, что Ториан вдруг назвала меня по имени, сказало мне: что-то совсем, совсем не так.

Я посмотрел на свою грудь, на маленькую дырочку в рубашке, сквозь которую она ткнула меня ногтем. Кровь в крошечной, почти незаметной ранке уже стала сворачиваться, острое жжение сменилось покалывающим онемением. Я разорвал рубашку – неуклюже, потому что мои пальцы тоже начали неметь. Прямо под кожей вокруг красной точки засохшей крови медленно распускалось пятно лазури, второе по красоте, которое я когда-либо видел после её бездонных глаз.

У меня поплыло перед глазами. Я поискал Ториан, но она не хотела встречаться со мной взглядом.

– Ты…

Я не мог найти нужных слов, чтобы спросить, зачем ей понадобилось травить меня, чтобы запереть на ночь в камере, хотя она прекрасно знала: я дюжину раз мирился с таким символическим заключением.

«Она не посадит меня в камеру, – слишком поздно осознал я. – Это была уловка».

Я внезапно потерял равновесие. Мои ноги подогнулись, я упал бы на твёрдый каменный пол, если бы Ториан не подхватила меня и не поддержала. Знакомое эхо каблуков маршальских ботинок донеслось из коридора: кто-то шёл в нашу сторону. Моя голова неуклюже опустилась на плечо Ториан.

– Проблема трюков в том, Келлен, – пробормотала она, – что ты не единственный, кто ими владеет.

Четыре человека несли меня на плечах, напомнив мне о четырёх двойках, что старик всучил мне в салуне. Дароменские картёжники называют такую сдачу восьминогой лошадью: зверем, на спине которого игроки переносятся в подземный мир в момент своей смерти.

Четверо петляли и петляли по незнакомым коридорам, спускаясь всё глубже и глубже в недра дворца. Открывали одну запертую дверь за другой, пока наконец не сошли вниз по лестнице, о существовании которой я не подозревал. Это тревожило, учитывая, как тщательно мы с Рейчисом обследовали дворец.

– Где?..

Не было смысла даже пытаться. Мой язык превратился в набухшую губку, которую я не мог выплюнуть.

Моей щеки едва ощутимо коснулась рука.

– Не разговаривай. – Голос Ториан прозвучал чуть громче отдалённого эха. – Ничего не делай, ладно? Просто… Доверься мне.

Из моей глотки вырвался мокрый кашель – наверное, я попытался рассмеяться. Наверное, будь я лживым манипулятором и отравителем, я бы тоже сказал своей жертве: «Не волнуйся, тебе только кажется, что я хороню тебя заживо. На самом деле я тайно спасаю тебя, поэтому просто доверься мне, ладно?»

Никогда не помешает внушить бедняге толику оптимизма, которую тот унесёт с собой в могилу.

Несмотря на туман, окутавший мои чувства, я не мог не восхищаться игрой Ториан. Пришли она какое-нибудь с виду безобидное приглашение или сделай вид, будто соблазняет меня, я был бы настороже. Вместо этого она арестовала меня, как всегда. Как всегда, проводила до камер дворца. Изрекала обычные оскорбления, всё те же завуалированные угрозы. Повторно. Это был ритуал.

Вот почему я позволил Рейчису убежать. Спустя несколько часов он проберётся в камеру, надеясь взломать замок и вытащить меня, как всегда. Если бы я заподозрил, что готовится нечто другое, я дал бы ему знак следовать за нами. В тот миг, когда яд начал действовать, он содрал бы с Ториан лицо вместе с «холосенькими глазками» и всем прочим.

Но маршал облапошила меня, как профи, а я спёкся.

Знаете старые романтические сказки об умном герое или героине, годами вырабатывавшими иммунитет именно к тому яду, которым враги собирались их парализовать?

Это не работает.

Не верите? Просто попробуйте. Валяйте. Отравитесь, скажем, несколькими листьями истощающей травы или щепоткой зимнецвета. А теперь… Ну, теперь вы мертвы. Небольшие дозы яда, принимаемые в течение долгого времени, имеют тенденцию накапливаться во внутренних органах, пока их не будет достаточно, чтобы вас убить.

Но, допустим, вы ухитрились выжить. Отличный план! Как только вы поправитесь – при условии, что это вообще возможно, и вы не обрекли себя на вечные муки – в бреду, в ловушке полубессознательного оцепенения до конца дней, пуская слюни и отчаянно ища способ объяснить близким, что вы бы предпочли умереть (большое спасибо!) – давайте, попытайтесь принять яд повторно.