Энциклопедия логических ошибок: Заблуждения, манипуляции, когнитивные искажения и другие враги здравого смысла - Иммануил Толстоевский

Иероним Босх. Сад земных наслаждений (1490–1510). В правой части триптиха мы видим чудовище, из-за котла на голове известное как «Принц ада»: оно пожирает несчастных грешников

Спокойно, атеисты: теория эволюции устояла

Помните Дарвина? Когда мы с вами в последний раз с ним виделись, он не смог присутствовать на дебатах об эволюции в Оксфордском университете, и, невзирая на все старания Гексли, его идеи в скором времени утратили популярность. Так длилось до начала XX века, вплоть до появления синтетической теории эволюции, объединившей теорию естественного отбора с теорией наследственности Менделя. В наши дни образ Дарвина олицетворяет скорее этот синтез, нежели оригинальную теорию.

Юнг тоже был продуктом этой эпохи – эпохи СТЭ. Следовательно, трактовка его архетипов как структур разума, доставшихся нам в наследство благодаря естественному отбору, а не как оккультной общей памяти вряд ли станет предательством по отношению к нему. Давайте применим эту точку зрения к некоторым архетипам, которые часто употреблял Юнг, и немного развлечемся…

•••

Мудрый старец – архетип, который мы встречаем во многих культурах, причем как в мужском обличье (Заратустра, Мерлин, Один), так и в женском (Пифия в фильме «Матрица»){14}. Почему отождествление старости с мудростью настолько распространено? Как ни странно, пожилой возраст куда меньше ассоциируется с отрицательными чертами – немощь, медлительность, забывчивость. Возможно, именно потому, что мы потомки не тех, кто бросал стариков на произвол судьбы (они больше не могут ни охотиться, ни рожать, лишь обременяют племя), а тех, кто кормил их и почитал.

В те времена, когда не было письменности, накопленный опыт старика или старухи был истинным сокровищем, которое может исчезнуть в любой момент. Одно случайное воспаление легких – и уроки, усвоенные в ходе множества странствий, сотен смен сезонов и тысяч охот, окажутся утраченными. И, очевидно, те, кто по достоинству ценил эту сокровищницу – с прицелом на долгосрочную перспективу, – получали большое преимущество перед соседями. А мы, судя по всему, унаследовали их структуры разума (разве что с небольшими изменениями от культуры к культуре).

Рембрандт. Портрет старика в красном (1652–1654). В этот период художник создал множество портретов стариков: их лица выражают спокойствие и опыт

А отчего настолько распространены образы непорочной матери (такие, как Дева Мария) или сходные половые роли?{15} Возможно, общества, где материнство и «чистота» женщины считались священными, разрастались и стабилизировались, а затем одолели своих более индивидуалистичных и вольнолюбивых соседей. Параллельно этому эволюционному успеху структура разума, сделавшая возможным архетип матери, передалась последующим поколениям. То же самое произошло с верой в дьявола: она и позволяет нам сваливать вину за свои нежелательные личные устремления на кого-то другого, и охраняет общественный порядок. Вольтер говорил: «Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать». Почему то же самое нельзя сказать о дьяволе? Возможно, мы потомки тех, кто сумел сотворить себе богов и дьяволов.

•••

Хоть эти умозрительные построения и забавны, не стоит чересчур соблазняться притягательностью эволюционной психологии. Ведь даже такой базовый шаблон, как «самоотверженная мать», в разных культурах может выглядеть по-разному. Согласно Плутарху, мать-спартанка, провожая сына на войну, вместо того чтобы лить слезы, вручает ему щит и говорит: «Или с ним, сын мой, или на нем».

Ее сын, как и любой спартанский муж, с семи лет живет в военном лагере со своим отрядом (и это не менялось даже после женитьбы). Если он, бросив щит, предаст братьев по оружию, то, скорее всего, собственная мать первая его придушит.

Можете ли вы вообразить себя такой матерью?

В милитаризованных обществах главная обязанность матерей – воспитывать воинов, поэтому их понимание материнской жертвенности накренилось в сторону преданности государству, а не собственным детям: место семьи заняло государство.

Иными словами, культура, начавшись как продолжение биологии, со временем развилась настолько, что научилась подавлять даже самые базовые инстинкты. У нас имеется ряд паттернов мышления (на чем бы они ни базировались, на биологии или на культуре), и причина, по которой я так полагаюсь на Юнга в качестве моста, – обиталище этих паттернов. Они живут не в пентхаусе нашего мозга с прекрасным видом из панорамных окон – они снимают полуподвал.

Жан-Жак-Франсуа Ле Барбье. Спартанка вручает щит своему сыну (1805)

Жорж Клемансо, президент Франции во время Первой мировой войны, говорил: «Война – слишком серьезное дело, чтобы доверять его военным». А некоторые мысли слишком важны, чтобы оставлять их на откуп рациональному уму. Автоматизировать их, разместив в бессознательном, – куда более верный подход. Нам не нужно было принимать осознанное решение бояться змей – точно так же, как не нужно убеждать себя, что надо дышать. Эта система настолько надежна, что даже если мы примем решение не дышать, то не сможем его претворить в жизнь. Она защищает нас от нас самих.

В этом контексте бессознательное представляется мне операционной системой компьютера: часть ее кода пишется в течение конкретной жизни (индивидуальное бессознательное), а остальное – куски кода, которые работали для прошлых версий, то есть наших предков (коллективное бессознательное). ОС устанавливает определенные рамки для программ, которые под ней запускаются (решение проблем, планирование, обсуждение).

У этих программ нет доступа к исходному коду системы (мы не можем непосредственно наблюдать бессознательное), и они не способны функционировать независимо от нее (мы не можем сойти с колесницы). Это значит, что одна неработающая программа не затрагивает всю систему. Важные операции также выполняются самой операционной системой, а не передаются медленным и склонным к ошибкам программам. Следовательно, тот факт, что наше сознание заперто в видимой части айсберга, – «не баг, а фича», в переводе на айтишный. Когда Юнг умер (это случилось в 1961 году), те двое, кому предстояло классифицировать и измерить эти «куски кода» в бессознательном, а в процессе придумать новую область – поведенческую экономику, только-только приступали к работе…

Ярлыки рассудка

Скорее всего, вы впервые услышали имя Даниэля Канемана в 2002 году, когда он был удостоен Нобелевской премии по экономике. Нет, понятно, что каждый год некоторое количество людей получают Нобелевскую премию, но Канеман был психологом. Как психолог ухитрился получить Нобелевскую премию по экономике?[32]

Все началось с того, что Канеман и его коллега Амос Тверски, не одобряя стиль одежды 1970-х, заперлись у себя в лаборатории. Изучая части кода, которые особенно сильно влияют на принятие решений высшего уровня, они разработали понятие эвристики (heuristic). Что это за эвристика такая? Для начала давайте рассмотрим не слишком разумный способ срезать путь при рассуждении:

1. Если население каждый год растет на 2 %, когда оно удвоится?

2. За какое время ваш банковский вклад удвоится при 7 % годовых?

Решать такие задачки в уме непросто, но для того, чтобы выпендриться перед окружающими, можно использовать «правило 70»:

1. 70: 2 = через 35 лет население вырастет в два раза.

(Правильный ответ: 35 лет + несколько дней.)

2. 70: 7 = через 10 лет ваш вклад увеличится вдвое.

(Правильный ответ: 10 лет + 3 месяца.)

Что вы заметили? Метод расчета прост, а результаты вполне точны. 3 месяца на 10 лет – погрешность менее 3 %. А несколько дней на 35 лет – вообще почти нулевая погрешность. Таким образом, мы чуть-чуть пожертвовали точностью, зато изрядно сэкономили время и силы.

Разумеется, поскольку миллионы лет назад люди не слишком хорошо разбирались в банковской системе и стратегии демографического развития, эта эвристика никому не давала эволюционного преимущества и не стала частью нашей биологии. Нам нужно ее выучить и каждый раз запускать «вручную».

А Канеман и Тверски занялись эвристиками, которые автоматически обеспечивают подобный компромисс между скоростью и точностью[33].

•••

Одно из их первых открытий – эвристика доступности (availability heuristic). Мы склонны полагать: то, что легче всплывает в памяти, более важно или чаще случается.

Испокон веков для нас были важны эти