Три короны для Мертвой Киирис - Айя Субботина

— Я тут гляжу на все, на что пожелаю, — не без гордости заявил толстяк. — Захочу — будешь в таком виде передо мной весь день стоять. А то гляди-ка, стесняется она.

— Заморская диковинка, — не преминула ответить этара. — Император велел привести ее в порядок. Видел бы ты, как она на него набросилась — чуть не отдалась хоть в зад, хоть в перед.

Киирис зажмурилась, опустила руки, невидящим взором разглядывая вызванное ее появлением столпотворение. Девушки, толькочто занятые своими делами, собирались вокруг нее, образуя плотный круг, будто боялись, что жертва сбежит раньше, чем они насладятся травлей. И всех этих южанок, северянок и островитянок объединяло одно: каждая видела в ней соперницу. И каждая желала смерти.

— Заморская диковинка, значит?

Хрустальный и чистый, словно горный родник голос, был до омерзения холодным. Он зазвенел над головами наложниц — и те, склонив головы, расступились, пропуская в круг безупречную ослепительную красавицу-иникеру[10].

— Новенькая, — нехотя бросил толстяк, но от Киирис не укрылась ни его внезапная покладистость, ни плохо скрываемые нотки заискивания. — Не иначе выведенная каким-то таургом химера.

Иникера вскинула бровь, посмотрела на Киирис пронзительными желтыми, как у кошки, глазами и небрежно сказала, обращаясь к «тени»:

— Так ты сказала, что она собиралась отдаться моему Дэйну? И почти преуспела?

— Я бы сказала, что рогатая чуть из шкуры не вылезла, привлекая внимание императора. — Голос «тени» стал елейным.

Иникера подошла к Киирис почти вплотную, оценила ее долгим высокомерным взглядом. От этой женщины веяло опасностью, но, удивительное дело, Киирис почти не испытывала страха. Было лишь легкое недоумение из-за подобного собственнического настроения. Разве женщины в арахане не бесправные наложницы, чье существование служит лишь одной цели — ублажать трех самых сильных мужчин империи? Они все принадлежат наследникам, но ни один наследник не принадлежит ни одной из них. Какими бы изощренными любовницами ни были эти красотки, ни одна из них не могла всерьез мечтать о чем-то большем, чем неопределенное время в их постели.

— Если ты всерьез думаешь заполучить императора, то, боюсь, твое пребывание здесь будет очень коротким и болезненным. — Иникера манерно сморщила нос.

— Я собираюсь всерьез не воспринимать твои слова, — спокойно ответила Киирис.

Видеть, как красивое лицо первой императорской фаворитки исказилось от гнева, было почти таким же изысканным лакомством, как и черничное вино. И, по правде говоря, в гневе иникера была не так уж и красива. Недаром же наставница в Кераке любила говорить, что злость не красит ни одну женщину, равно как и безупречная покорность, и всепоглощающая любовь к одному единственному мужчине.

— У нее острый язык, — гоготнул Гоц’Ри и втиснулся между соперницами, словно слишком толстый кусок вяленого мяса между тонкими ломтями поджаренного кукурузного хлеба. — Хватит собачиться, Алура, потому что обычно шипишь ты, а нагоняй получаю я. А ты, — толстяк подтолкнул Киирис в сторону бассейнов, — ступай, пока у меня нос не отвалился.

Мейритину не пришлось просить дважды. Киирис с удовольствием отдалась в руки трех служанок.

Она не считала время, которое провела в купальнях. Знала только, что в сравнении с тем, как сестры из храма до красна растирали кожу жесткой мочалкой, головомойка от служанок были сущим удовольствием. Даже невзирая на то, что служанки не особо старались быть аккуратными.

После завершения купания, Киирис усадили на стул и привели в порядок волосы. Одна из служанок вычесывала их до тех пор, пока каждый волосок не лег к волоску, превратившись в безупречный блестящий медовый водопад. Из всей одежды Киирис выделили что-то полупрозрачное, длинное и восхитительно простое. В странной одежде мейритина чувствовала себя еще более обнаженной, чем без нее.

По окончании омовения жирный Гоц’Ри оценил ее вид и сально прищелкнул языком.

— Все равно страшилище, — заключил он с видом знатока.

Толстяк определенно собирался сказать что-то еще, но, подумав, промолчал. Лишь передал Киирис на поруки лысой этаре и поплевал вслед, будто боялся подцепить какое-то проклятие.

— Я отведу тебя на кухню, — по дороге рассказывала лысая надзирательница. — А потом тебя желает видеть Королева-мать. Очень надеюсь, она пообломает тебе рога.

Кухня оказалась просторным помещением, как сокровищницы богов, до краев наполненная соблазнительными ароматами всевозможных фруктов, выпечки и изысканных блюд. Появление Киирис заставило суетливых служанок на время отложить свои дела и во все глаза таращиться на рогатую диковинку. И в наступившей тишине звук ее громок урчащего желудка прозвучал до невозможного отвратительно. Наверное, эта тишина тянулась бы еще дольше, не разруби ее насмешливое:

— Да тебя почти не узнать, пташка. Почистила перышки?

Неизвестно, в каком углу прятался Наследник тени, но он появился словно из ниоткуда. Судя по не слишком удивленным лицам обитателей кухни, подобное было им не в диковинку.

Рунн в два счета оказался рядом, поймал Киирис за руку и, завораживая ее пристальным взглядом, медленно, осторожно поцеловал внутреннюю сторону запястья. Киирис рванула руку, но наследник держал ладонь, словно клещами.

— Можешь убираться, Сеа, — не потрудившись посмотреть на лысую «тень», приказал он. — От твоей кислой рожи у меня несварение. Твое место — за порогом. Можешь посидеть за дверью, послушать, как мы всем миром будем плести заговоры против моего коронованного братца. Уверен, Дэйн по достоинству оценит усердие своей шавки. Ведь он только и ждет, как бы найти повод избавиться от ближайшего конкурента.

Этара согнула спину в низком поклоне и, не отрывая взгляда от пола, покорно сказала:

— Император вверил рас’маа’ру моим заботам. Я должна оберегать ее до тех пор, пока на этот счет не поступит других распоряжений.

— Ты — и вдруг будешь оберегать ее жизнь и здоровье? — Рунн от души расхохотался. — От такого грубого вранья у меня ведь и зубы могут разболеться. А ты знаешь, в кого меня превращает боль.

В интонации этих слов было куда больше истины, чем в самих словах. Лысая Сеа, пробормотав что-то о своей неучтивости, вышла. Рунн развел руки, отвесил шутовской поклон, словно артист с театральных подмостков — и увлек Киирис за стол около крохотного зарешеченного окошка.

— С этими слизняками, Киирис, следует обращаться именно так: вытирать ноги, желательно прежде, как следует, потоптавшись в свинарнике. Иначе рано или поздно они посмеют думать, что стали «своими», и это дает им некоторые преимущества. Например, считать, что гнуть спину можно и не так усердно.

Пока Рунн посвящал ее в тонкости собственного мировоззрения, поварята накрыли на стол: за считанные мгновения на столешнице не осталось свободного места от блюд, тарелок и кувшинов. Киирис зажмурилась, открыла глаза, надеясь, что все это — не созданный ее голодом мираж.