Банда потерпевших - Виталий Ерёмин

После возвращения из Чечни я не живу, как все люди, а как бы смотрю тяжелый сон. И снится мне одно и то же: Султан, Ваха, зиндан и, конечно, капитан. Как из него «самовар» делали. О том, что произошло со мной, я не хотел говорить маме, но она вытянула. Но не всё, далеко не всё.

Я ни к чему не стремлюсь, ничего мне не надо. В душе – ожидание. Должно же рано или поздно что-то произойти, чтобы я очнулся и снова начал жить. Хотя есть и другое предчувствие: беды, говорят, приходят парами…

Выжил я, как ни странно, благодаря чеченцам. В соседнем ауле, куда меня принесло течением, жили сторонники бывшего мэра Грозного Гантамирова. Они были против выхода из России, и с тейпом Султана у них был чир – кровная вражда.

У меня развилась токсическая энцефалопатия. Я долго не приходил в сознание. Но чеченцы не пожалели сильных антибиотиков, сандостатина и тиенама. Ими они выхаживали своих тяжелораненых. Короче, я выкарабкался. А потом меня переправили к нашим. Долечивался я уже в Ростовском военном госпитале.

После выздоровления мной, естественно, занимался особый отдел. Так, для проформы. В предательстве меня не подозревали. Просто особистам нужна была любая информация, которая бы проливала свет на какие-то дела ичкерийцев.

Я рассказал о бизнесе Султана. Но какие были приняты меры, не знаю до сих пор. В газеты и на телевидение не попадал ни Султан, ни Ваха. Из чего я делаю вывод, что они живы и, скорее всего, продолжают заниматься работорговлей.

Отсюда и предчувствие, что рано или поздно мы снова встретимся. Пряхин вполне мог сказать, где я живу…

Я сижу сейчас за компьютером, мама смотрит телевизор.

Ворчит:

– Одни живут в свое удовольствие, а другие только смотрят.

Мне хочется ее повеселить:

– Мама, если тебе эта педарача не катит, переключи на другую программу. Или вообще не смотри.

– Надо ж чем-то заниматься, – отвечает мама.

Я говорю: читай книги. Мама говорит, что читать даже самые интересные книги стало не интересно. Я соглашаюсь: так и есть. Хотя не знаю, как это объяснить.

Мама понимает, что живем мы убого, и винит в этом наши жилищные условия. Что правда, то правда. С годами жить в однокомнатной квартире становится всё трудней.

Я уже принял решение, только пока молчу. Я любым путем заработаю четыре или пять миллионов на двушку, даже если придется переступить через закон. У меня нет другого выхода. Другой выход – это еще больше осложнить отношения с Гусаковым. Он зарится на нашу квартиру, хочет присоединить её к своей четырехкомнатной. Хозяин – барин…

– Сходил бы куда-нибудь, – говорит мама.

Ну, пойду. Ну, познакомлюсь. Дальше что? Если жениться, то где жить? В нашей однушке втроем? Жить у жены примаком? Нет, это не по мне.

К тому же, если честно, боюсь влюбиться. Любовь поработит меня. Наверно, у меня возник синдром раба. Опасаюсь рабства в любых проявлениях. Сказываются и мои дефекты. Передних зубов нет, к тому же слегка припадаю на одну ногу.

С моей психологией надо жить где-нибудь подальше от цивилизации, в какой-нибудь общине, а не в Замоскворечье.

Если совсем коротко, не знаю, как жить дальше. Все чаще подумываю, не познакомиться ли с отцом. Отец, каким я вижу его в телевизоре, производит впечатление человека, который знает все обо всем. Мечтаю получить от него дельный совет.

По выходным мама подрабатывает репетиторством. К ней приходит ученица. Я спускаюсь во двор. Вожусь с машиной. Подходит Гультяев.

– Привет, Ванёк!

За такое обращение хочется убить.

– Мы вчера с деревом поздоровались, – говорит Гультяев, у его «мерса» действительно вмятина на переднем бампере. – Выправишь?

– Это только в сервисе.

– А в Свидлов завтра не хочешь съездить?

Хитро так вопросы ставит, будто это не ему, а мне нужно. Я пожимаю плечами.

– Туда и обратно, – говорит Гультяев. – Не обижу.

Я соглашаюсь. После таких поездок он отваливает мне кучу бабок.

Узнав, что я еду в Свидлов, мама начинает выпытывать, чем мы там будем заниматься. Я говорю, что я всего лишь водила. А чем ребята заняты, не мое дело.

– Там живет моя бывшая подруга. Узнай, как она, – говорит мама.

– А чего сама не узнаешь? Чем она тебя обидела?

– Это я обидела, – говорит мама.

Я говорю, что мне нужно встретиться с отцом. Можно позвонить в фонд, где он работает или на телеканал, где обычно выступает.

– Скажи, что мне ничего от него не нужно. Просто поговорить.

Звонок в дверь, мама напрягается. Это Гусаков. Ему под пятьдесят. Он высокий, за метр восемьдесят, белобрысый, плотный изюмчик.

– Аннеточка, у меня к тебе разговорчик, – говорит он вкрадчиво. – Всего два слова. Ты должна войти в мое положение. Мне нужна ваша квартира. Я готов купить вам взамен квартиру в любом районе.

Мама не даёт ему договорить:

– Ты знаешь мой принцип. В Москве живут только те, кто живет в центре. Фактически ты предлагаешь мне уехать из Москвы. Это смешно. Я не могу войти в твое положение.

Гусаков ушел.

– Приспичило ему! – со слезами на глазах возмущается мама. – Сделай себе хуже, но войди в его положение. Прощелыга!

Я сочувствую маме, но не понимаю ее принципа. Наоборот надо бежать из центра на окраину или даже в ближнее Подмосковье, где меньше людей и больше свежего воздуха.

– Наташка не должна понять, что это я интересуюсь, – говорит мне на прощанье мама. Клава

Надежда Егоровна готовится к процессу. Надевает судейскую мантию. Как обычно, я помогаю ей. А у самой руки дрожат.

– Ты чего сегодня такая? – спрашивает Надежда Егоровна. – Что-то с мамой?

Едва сдерживаюсь, чтобы не разреветься.

– Не выспалась, – говорю, – голова болит.

Ночью мы, мама, Элька и я, не сомкнули глаз. Кишка и его шестёры часов до трех резались в карты. Потом им самим захотелось в люлян, и они злились, что мы не спим и им не даем. Мы во всем у них виноваты! Эта особенность отморозков приводит меня в бешенство. Имей я оружие, постреляла бы их, не задумываясь.

Утром, выпуская меня на работу, чревоугодник Кишка еще раз проинструктировал, доедая борщ, котлеты и пирожки с капустой:

– Значит, так. Кладешь шестой том на верху стопки. Перед тем, как идти в зал, открываешь в кабинете окно. В коридоре тебя будет поджидать наш парень. На голове у него будет бейсболка и черные очки. Он пойдет тебе навстречу. Ты как бы нечаянно роняешь шестой том. Он как бы помогает тебе, поднимает том и исчезает. Если что-то сделаешь не так, больше не увидишь ни мать, ни подругу. И они тебя больше не увидят.