Секреты - Лесли Пирс

Как только он отнес девочку в спальню, она сказала ему, как ее зовут, и рассказала, что мать гонялась за ней с ножом и ударила ее в живот. Доктор поднял ночную рубашку и увидел красное пятно, оставшееся от удара, а также заметил несколько старых синяков на теле и ногах, свидетельствующих о том, что ее избивали. К счастью, у нее не были сломаны кости, и царапину на лице не нужно было зашивать, поэтому не было необходимости везти ее в больницу.

— Мне нужно пойти позвонить насчет твоей мамы, — объяснил он, помогая ей снять мокрую ночную рубашку, и укрыл ее одеялом. — Но ты должна оставаться здесь, и я очень быстро вернусь к тебе.

Роуз Талбот дали такую сильную порцию успокоительного, что она совсем не сопротивлялась, когда двое санитаров снесли ее на носилках в машину «скорой помощи». К моменту их появления доктор Биггс только что вернулся в сорок седьмой дом после того, как ходил звонить, так что у него не было времени, чтобы обработать рану на лице Джима и поговорить снова с ним или с Адель, Как только «скорая помощь» отъехала, он вернулся в дом и увидел Энни Паттерсон, стоявшую с озабоченным видом в холле.

— С ней будет все в порядке? — спросила она. — Я могу что-нибудь сделать для Джима или Адель?

— Миссис Талбот, вероятно, будет оставаться в больнице некоторое время, — осторожно сказал доктор. Он знал, что Энни Паттерсон была хорошей женщиной, она не распространяла сплетни, но даже в этом случае он не мог заставить себя сказать, что Роуз Талбот направят в психиатрическую клинику. — Однако в этой семье есть еще одна проблема, и, вероятно, Адель не сможет оставаться там. Готовы ли вы к тому, что, возможно, придется приютить ее на ночь?

— Конечно, — сказала Энни без всякого колебания. — Бедная малышка, такой маленькой девочке нельзя видеть и слышать подобные вещи. Приводите ее, если нужно, я, к сожалению, могу положить ее только на кушетке, и будет лучше, если она принесет с собой одеяла. Но я окажу ей самый теплый прием.

— Вы хорошая женщина, — сказал доктор Биггс с улыбкой. — Ей нужно будет немного женской ласки, я подозреваю, что она в своей жизни мало ее видела.

* * *

В квартире на верхнем этаже Джим был сейчас один, он сидел за кухонным столом и смотрел в стену, явно забыв о горшках и осколках на полу. Он даже не поднял голову, когда вошел доктор Биггс.

— Ну хорошо, дайте мне взглянуть на ваши раны, Джим, — сказал доктор, стараясь придать своему голосу веселость. Он налил немного горячей воды из чайника в таз и, взяв несколько ватных тампонов из саквояжа, промыл ему щеку, наложил сверху повязку и закрепил ее на месте пластырем. — Это только порез, я рад, что здесь не требуется накладывать швы, — объявил он через несколько минут. Затем доктор сел за стол и строго посмотрел на Джима. — А теперь, я предполагаю, вы объясните мне, в чем дело.

— Нечего особо рассказывать, — сказал Джим мрачным тоном. — Роуз не в себе с тех пор, как убило нашу Пэмми. Становилось все хуже, она пила и все такое. Вы же видели, что с ней было, она совсем с катушек съехала.

— Смерти ребенка достаточно, чтобы любая мать тронулась, — сказал доктор Биггс с упреком. — Вы должны были позвать меня задолго до того, как зашло так далеко.

— Я не могу позволить себе врачей, — сказал Джим. — Мне урезали зарплату. Потом, Роуз вас и близко не подпустила бы.

— Почему она винила Адель? — спросил доктор.

— Ну, потому что именно она это сделала. Если бы она пошевелилась и быстро забрала нашу Пэмми, ребенка не переехала бы машина.

— Вы же не можете обвинять другого ребенка в несчастном случае на дороге! — в ужасе воскликнул доктор Биггс. — Адель и так, вероятно, ощущает, что это была ее вина, несчастные случаи очень влияют на людей, но мать и отец не должны винить ребенка.

— Я вам говорил, она не мой ребенок, — раздраженно сказал Джим. — Мой ребенок теперь умер из-за нее, а ее мамочка сошла с ума. И вы бы послушали, в чем она меня обвиняла! Я уже больше не выдерживаю. Я все эти годы делал все что мог для Роуз и ребенка, и вот мне вся благодарность за то, что я делал. Так что я не хочу больше иметь с ними ничего общего. Вы можете забирать девочку прямо сейчас.

Биггс был в ужасе от черствости мужчины по отношению к Адель, но в то же время он догадался, что Роуз издевалась над Джимом. Мужчина был в шоке, но завтра он, вероятно, будет смотреть на вещи по-другому, и поскольку Адель находилась в соседней комнате и, возможно, слышала все это, самым лучшим решением было принять предложение миссис Паттерсон забрать Адель к себе на эту ночь.

— Я пока заберу Адель, — сказал доктор Биггс. — Не из-за ваших чувств, мистер Талбот, но потому, что она страдает от шока и ей нужен ласковый уход. Я вернусь поговорить с вами завтра. Я надеюсь, что к этому времени вы успокоитесь и вспомните, что, женившись на Роуз, вы взяли на себя юридическую и моральную ответственность за ее ребенка.

— Завтра мне нужно идти на работу, — устало произнес Джим.

— Тогда я приду в семь вечера, — сказал резко доктор Биггс. — А до этого предлагаю вам потратить некоторое время на то, чтобы подумать о потребностях ребенка, прежде чем думать о своих собственных.

Энни Паттерсон тепло встретила девочку, когда доктор привел ее к ней.

— Бедняжка, — сказала она, обнимая Адель. — Мне жаль, что у нас нет лишней приличной постели, но такой малышке, как ты, будет достаточно места на кушетке.

Единственная чистая ночная рубашка, которую смог найти доктор Биггс, явно принадлежала ее умершей сестре. Она едва доходила Адель до колен, на плечи ей доктор накинул одеяло, на щеке была повязка, и весь ее вид вызывал сочувствие.

— Вы очень добры, Энни, — сказал доктор, кладя одеяло и подушку. — Это только временная мера. Я поговорю с мистером Талботом завтра вечером, когда он успокоится.

Адель не сказала ни слова, не спросила ни о матери, ни о себе, Биггс надеялся, что она ничего не спрашивала, потому что не вполне осознала, что произошло в их квартире.

Но когда он собирался уходить, Адель вдруг разволновалась.

— Я не могу быть с папой, не могу туда возвращаться! — выпалила она. — Он меня не любит. И мама не любит.

— Это чепуха, — живо отозвалась Энни Паттерсон. — Твоя мама больна, а папа не знает, на каком он свете.

Адель беспомощно перевела взгляд с соседки на врача. У нее не умещалось в голове, что мать действительно хотела убить ее и что она действительно говорила все эти ужасные вещи.

И все же какой бы маленькой она ни была, Адель понимала, что ей придется поверить в чувства матери к ней, которые та проявила этой ночью. Это было похоже на разлитую бутылку молока: его можно вымакать тряпкой, но нельзя налить обратно в бутылку.

Теперь она была совершенно уверена, что множество пощечин, дурное обращение и жестокие слова в прошлом были симптомами таившейся в матери ненависти к ней. В сегодняшнюю ночь они просто вылились наружу.