Беременна по приказу дракона - Диана Хант

И уже не только горизонт – половина неба окрасилась в чёрный!

Порыв сильного ветра ударил солёными брызгами в лицо, отбросил назад волосы. Если бы Ланкеш не держал меня, я бы упала.

Неужели… Неужели ничего не выйдет и придётся прибегнуть к запасному плану… При одной мысли об этом внутри всё сжалось, усиливая боль очередной схватки.

Если Омут не пустит нас, мы уйдём во Мрак. Вот только вряд ли я переживу роды в Мрачном мире… Не говоря о том, что мы станем слишком уязвимы перед яростью Сен-Лура…

- А-а-а! – не выдержала я и рука мужа, придерживающая меня, задрожала.

На лбу нага выступили крупные капли пота, на глазах лицо его осунулось, черты заострились, на скулах проступили белые пятна. Он не простит себе, если не убережёт нас с ребёнком, не простит. Но как же больно, мамочки, как же больно!

- А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! – заорала я, перекрикивая ураганный рёв.

В грозовых небесах проступила чёрная точка, которая росла на глазах, приближаясь.

«Силой и кровью исчезнувшего клана Золотых Песков, проклинаю твой Омут, Предвечный Отец Всего Сущего!» - раздался вдруг в моей голове голос мужа, в то время, как на самом деле Ланкеш молчал, разве что стал совсем белым, как мел, а вокруг глаз и губ его пролегли чёрные круги.

- Не-е-е-ет!! – заорала я, что есть сил. – Ланкеш, не смей! Не проклинай! Нет! Нель… Нельзя! Нельзя проклинать! А-а-а-а! Нет!!

Я кричала, захлёбываясь слезами, болью и отчаяньем. Рухнула на колени прямо на упругие кольца хвоста нага.

- Адори…

- Нельзя! Нельзя проклинать! Никогда!

Протянув руки к серым водам, взмолилась:

- Спаси мою дочь! Последнюю мистѝк! Мы не просим за себя! Её, её спаси!

Беспомощно оглянулась на мужа. Глаза его блестели, от уголка по щеке тянулась влажная дорожка…

Точка в небесах успела вырасти в крылатый силуэт.

- У нас нет выбора, - глухо сказал муж. – Мы идём во Мрак. Я запутаю Слои, чтобы он не сразу нашёл нас.

Это «не сразу» резануло болью и отчаяньем не слух даже, а всё моё существо.

И в тот же миг серые воды взмыли к небесам, расходясь в стороны.

Перед нами с Ланкешем лежала дорожка влажного песка. С грозового цвета живыми колышущимися стенами по бокам.

Подхватив меня на руки, Ланкеш устремился к виднеющемуся вдали Омуту. Сердцу Предвечного Океана, Отца Всего Сущего…

По сторонам от песчаной тропы, по ту сторону воды, стояли на рыбьих хвостах ихтионы. Сизые лица, чёрные глаза-блюдца, колышущиеся над головами, подобно водорослям, волосы… шеи от подбородка до ключиц прорезаны щелями жабр. У каждого в руках трезубец.

Я невольно обернулась, вглядываясь в одно из лиц, и ихтионка, заметив моё внимание, оскалила чёрный рот, полный острых зубов-игл, а на зубьях её трезубца заиграли смертоносные белые искры.

Ихтионы дружны с народом нагов. Будь Ланкеш один, его допустили бы беспрепятственно… Но не меня, не ту, из-за которой каждый день лилась кровь и множились страдания. Не ту, из-за которой произошёл раскол Объединённых земель и мир сотрясался от чудовищных всплесков мистической силы обезумевшего от ненависти дракона...

В тот момент, когда сомкнувшиеся над нашими головами воды вскипели, окрашиваясь в страшные красно-белые полосы мы вошли в пульсирующее водное сердце.

В тот же миг обрушилась тишина.

Такая неожиданная и пронзительная, что в первую секунду меня оглушило.

Во вторую – услышала биение наших сердец, дыхание.

Омут оказался огромным изнутри… Бесконечным. Простирающимся во все стороны, пульсирующим. Из Сердца были видны все моря и океаны, реки и озёра… Была видна жизнь каждой, даже самой крохотной лужицы, в капле которой жила целая Вселенная.

Невероятное ощущение всепроникаемости и текучести, священного потока самой жизни. Жизни, которая наполняет всё и вся, Жизни, которая течёт, кипит и бурлит, и нет Ей дело до мелочных мировых распрей, всех вместе взятых. С той же лёгкостью и игривостью, с какой прокладывает себе путь сквозь скалистую породу нежный росток цветка, руша своей непревзойдённой нежностью и хрупкостью, своим стремлением к солнцу даже непробиваемый гранит, с такой же лёгкостью Жизнь найдёт себе дорогу и потечёт дальше, независимо от исхода войны и хаоса, посеянного Сен-Луром.

Я не сразу поняла, что даже схватки, пронзающие моё тело, в Омуте переносились легче. Утратили свой накал и остроту. Мы парили с Ланкешем над нескончаемой бездной, простираемой во все стороны, я упиралась руками и ногами в упругие кольца его хвоста, тужилась и понимала, что Омут наполняет моё измождённое длительным переходом тело первобытной силой.

Силой, положенной ему по праву Жизни.

В тот миг, когда Ланкеш накрыл мои губы нежнейшим поцелуем, внутреннее сжатие, несущее в себе остатки боли, вдруг переродилось в расширение!

Теперь каждая схватка, несущая до сего боль и напряжение, размыкала некие внутренние потоки энергии, о которых все эти месяцы говорил Ланкеш и наполняла меня изнутри наслаждением такой силы, что я задыхалась от неожиданности.

Наслаждение имело плотскую, очень сексуальную природу и в то же время за этими его волнами стояло мощнейшее энергетическое переживание, соединяющее меня незримыми нитями с моей изначальной природой, от которой раз и навсегда отрезал меня Сен-Лур. С мистикой. С самой её сутью, с самой её детской непосредственностью.

Ещё никогда я не испытывала экстаза такой силы и точно знала, что подобное возможно только во время родов – самое интимное и сакральное переживание любой женщины, когда сама Жизнь струится и прокладывает себе дорогу через тебя...

В миг, когда Омут наполнился недовольным детским криком, я испытала самый мощный, самый невероятный оргазм в своей жизни…

Должно быть, на какое-то время я впала в забытьё, потому что, когда открыла глаза, у груди моей лежало крохотное тельце младенца. Розовый ротик жадно посасывал, требуя пищи, широко распахнутые зелёные глазёнки серьёзно смотрели на меня.

По мужественному лицу обнимающего нас с дочкой Ланкеша струились слёзы.

Наг молчал, не в силах справиться с собой, лишь переводил взгляд с меня на дочку, нежно целовал – то меня, то её. Гладил, ласкал, трогал, еле касаясь кончиками пальцев… словно не мог до конца поверить в то, что всё это происходит с нами. Наяву.

- Мы сделали это, мой Воздух… Моё Дыхание… Мой Свет, - прошептала я, притягивая к себе голову мужа и целуя его. – Мы это сделали.

- Спи, лирэль, - дрогнувшим голосом ответил муж. – Набирайся сил, Родная…

Прижимая к себе самых дорогих мне существ, я засыпала, покачиваясь на мерных волнах радости и любви. Ни Ланкеша, ни дочку я не чувствовала отдельно от себя: в Омуте особенно ясно осознавалось, что мы втроём были единой душой, единым сердцем, единым телом.