Самсон и Надежда - Андрей Курков

Затопил каминную печку, от которой тепло и на его спальню шло. А потом решил и вторую печь в гостиной затопить, ту, что задней стенкой кабинет отца обогревала. Туда даже больше дров не пожалел, думая, что в тепле красноармейцы дольше проспят и, возможно, в хорошем и мирном настроении проснутся.

Те вышли утром из кабинета действительно благодушными. Пофыркали по очереди, умываясь в ванной комнате, — водопровод, на удивление, работал. Потом, ни слова не сказав, ушли, забросив на плечи винтовки.

При дневном свете заметил Самсон, что пуля, вечером из винтовки вылетевшая, расщепила толстую дубовую дверь из коридора в гостиную и там же застряла. Повреждение двери оказалось неприятное глазу, но малозаметное, потому что находилось оно внизу, в вершке от пола.

Возвращаясь мыслями от вчерашнего случайного выстрела упавшей винтовки к жизни, понял Самсон, что наступила пятница, и именно в пятницу звал его доктор Ватрухин, чтобы глаза почистить.

В этот раз закрыл он за собой дверь квартиры на ключ, полагая, что красноармейская служба только к вечеру заканчивается. В стеганой ватной куртке и в грязых мятых штанах, чтобы не привлекать на улице внимания, отправился Самсон к доктору.

По Жилянской слышалось хлюпанье воды под сапогами прохожих. Мерзлые мусорные сугробы пахли сильнее, а это значило, что весна опять стала отвоевывать у зимы свое календарное пространство. Март нехотя приближался к апрелю. Где-то недалеко раздался звон трамвая, а через мгновение и сам он вынырнул с Владимирской и зазвенел по Жилянской к своей конечной остановке.

На углу с Кузнечной Самсона остановил стук молотков. Он удивился, оглянулся и увидел рабочего, стоящего на деревянной лестнице, приставленной к дому. Поверх названия «Кузнечная» он приколачивал кусок фанеры с черной надписью «Ул. Пролетарская».

Перед домом доктора Самсон ощутил беспокойство раньше, чем понял его причину. С фасада над дверью пропала длинная вывеска, извещавшая, что в этом здании принимает доктор глазных болезней. Сердце у Самсона сжалось, и из памяти вынырнул ночной шепот Федора: «Может, убить его?»

Страшные предчувствия, однако, не повернули Самсона вспять, превозмог он их и постучал в двери вежливо, как положено.

Пожилая прислуга доктора впустила визитера сразу. Выглядела она неважно, лицом была бледной, а вокруг глаз имела темные круги, говорившие о бессоной ночи.

— Ах да, — обрадовался, увидев Самсона, доктор. — Не забыли! Ну проходите, проходите! Тут пока Тонечка убирает.

Прислуга действительно начала подметать с пола разбитое стекло. Сам Ватрухин одет был в домашний теплый халат, но на плечах и на груди к халату прицепились опилки и какой-то другой плотницкий мусор.

— У меня тут ночью неприятное приключение произошло, — заговорил доктор Ватрухин, начав отряхивать халат, на который сам, казалось, обратил внимание только сейчас — благодаря пристальному взгляду Самсона. — Ворвались в дом два солдата, с постели подняли! Один кричал: «Лечи!» и винтовку наставлял. Оказалось, он своему товарищу при политическом споре глаз штыком выколол! А тут моя вывеска, как назло! И он этого беднягу с вытекшим глазом ко мне толкает! И кричит: «Лечи, сволочь!» Я ж ему пытаюсь объяснить, что лечить-то уже нечего! Но потом повел в кабинет, обработал рану, тот вопит, этот штыком меня в бок покалывает, торопит. Я объясняю, что тут уже всё, только надо следить, чтобы сепсиса не было, в сухости глазницу держать. А он мне продолжает: «Лечи, а то я тебя вылечу!» А в медицинском шкафу, как назло, глазной протез лежал, декоративно-рекламный. На память о покойном товарище-протезисте. Этот солдат с винтовкой штыком стекло в шкафу разбил, схватил глаз и мне сует: «Вставляй ему! Спасай моего товарища!» Я ему объясняю, что глаза делают по размеру и после того, как глазница заживет. В общем, забрал он глазной протез, в карман шинели сунул и пообещал вернуться и камня на камне не оставить. Утащил своего товарища. Я тогда двух дворников из соседних домов поднял, сбросили мы втроем с дома вывеску, и взяли дворники ее в оплату труда, для растопки! Ну ладно, я уже отдышался от этих неприятностей. Только замок двери повредили еще, надо исправить. Показывайте ваши глаза!

Освободил доктор роговицу глаза Самсона от инородной частицы, саму сетчатку хорошенько осмотрел.

— Ну теперь-то красного вам меньше видится? — спросил.

— Меньше, — ответил Самсон.

— А бинт вы так и не стирали! — покачал головой доктор. — Я же не могу вам больше новый повязывать — медицинской пользы он вам более не несет!

— Да ничего, я дворничиху попрошу, она постирает, — ответил Самсон. — Всё времени не было. Думал на работу устроиться, только пока не нашел.

— На работу? К ним? — с сомнением произнес Ватрухин. Но потом голос его чуть смягчился. — А может, и надо! Говорят, что работать у них легче, чем при царе. Никто никого не эксплуатирует. Никто над головой не стоит и не проверяет. Зарплата, карточки, талоны… Я тоже думал в клинику устроиться, в Александровскую. Пришел, а там двадцатилетний студент мне говорит, что медицина теперь бесплатная, а значит, и доктор должен без зарплаты лечить. Мол, доктора достаточно при царе заработали! Я что — гражданин враждебного класса, третьей категории, полфунта хлеба всего положено! А должны были вторую категорию дать, я ведь не купец! Ан нет, оказалось, что эксплуататор! Прислугу имею. А я ей ведь говорил: «Идите, Тонечка, вы свободны! Наступило ваше время!» А она мне: «Нет, Николай Николаевич, куда я пойду? Некуда мне! Я у вас останусь!» Эх, хотя бы порядок в городе навели! Бандитов бы и солдат убрали, и то уже легче жилось бы!

Доктор вздохнул. Упомянутая Тонечка тут же в дверях кабинета появилась, вернулась после того, как убранное с пола битое стекло вынесла.

— Я вам чаю заварю, — сказала твердо.

— Сделай, сделай! — согласился доктор. — Чай — это то лекарство, у которого побочных действий не бывает!

В ночь на субботу шепот красноармейцев Самсона не беспокоил. Услышал он только жалобу Федора на то, что он по маме скучает и что без его крестьянских рук маме с землей не справиться.

Ну а утром через грязное окошко в спальню солнце заглянуло, подчеркнув своими лучами и то, что оконные стекла грязные, и общий беспорядок, за который родители, будь они живы, отчитали бы Самсона по полной. Живо и радостно закаркали на дворе звонкие киевские вороны.

Выйдя в гостиную, из-за тишины подумал Самсон, что красноармейцы еще спят. Взял в чулане веник с совком, подмел спальню.

Тут из коридора вежливый в дверь стук раздался.

Проходя к выходу, заметил Самсон, что винтовок под стеной нет.

Открыл незапертую дверь.

— Вот, всем жильцам приказано «указівку» раздать, — сунула ему в руки вдова дворника желтоватую бумажку. — А еще сегодня субботник по обязательной уборке с улиц мусорных сугробов! В десять утра.