Саперы - Артем Владимирович Драбкин

из другого взвода — Володька. Говорю ему: «Ну, все Володя, тут уже нам точно капут». Полезли мы с ним под колеса поезда. Кое-как он меня затащил, — а он был в руку ранен, — и сам тут же прилег. Где-то часов в одиннадцать пришли нас собирать. Кто жив — того на носилки и куда-то в сосняк. Потом уже совсем стемнело. Слышно, как кто-то говорит:

— Ничего, ребята. Сейчас там будут избушки, поужинаете.

А там не избушки, а плащ-палатки. Вот в них нас положили…

Утром покормили, и в Торопец. Там еще рядом был аэродром. А это, считай, тридцать километров опять. Вот уже только тогда обработали, обстригли с нас всю эту рвань — и пошло кровотечение. О, божья воля, вот тогда я крепко похудел — никак не могут остановить кровь, приглушить. Потом чем-то прижгли, и я заснул. Дальше плохо помню. Разбудили к ужину. Сил нет, говорю им:

— Ну, давайте приносите, что там у вас есть. Сам не смогу.

— Вам двойная порция. Сегодня много крови потеряли.

Пятнадцать дней мы пробыли в Торопце. Дальше, значит, в Осташков. Оттуда в Нелидово. Там около месяца пролежал. Остатки долечивал в Якушино, в школе рядом с церковью, до октября месяца. А в ноябре меня выписали, отправили в 126-й батальон.

Какой-то капитан выбрал меня и еще пару человек и направляет в Бологое. А там бомбят регулярно, как по расписанию, с восьми до трех. Спрашиваю капитана:

— Зачем мне в Бологое-то? Я один не пойду.

— Нет, три человека вас. Чем заниматься будете, в курсе дела?

— Нет.

— Неразорвавшиеся бомбы искать.

— Капитан, ты чуешь, что ты городишь? Они же на четыре метра уходят вглубь! Надо щуп делать. А может, там плавун. Ты ее в этом случае не ущупаешь. Надо сначала найти дырку, записать, когда она упала, взорвалась или нет…

— Тогда вам второе задание.

— Какое еще?

— Там должна быть банда, которая вызывает самолеты.

— Так ты попробуй, найди эту банду…

— Это приказание!

Ну, трое суток мы были там, ходили день и ночь. И показался нам подозрительным один старичок с бородой, в белой шубе — и это в октябре-то месяце! Потом выяснилось, что он еще и никакой не старичок. Я своим говорю: «Смотрите-ка ребята, опять идет, б…!» Мы его за шкирку: «А ну-ка раздевайся!» Смотрим — а он в военном, только шубой покрыт, и форма-то наша.

Давай трясти его:

— Показывай, откуда подают сигналы.

— Какие еще сигналы?

— Сигналы, ракеты. Мы видели вчера. Давай, ну!

Я ему тогда просто объяснил: «Скажешь — будешь жив, не скажешь — мы сейчас тебя за ноги». Тот показал на двухэтажный дом: «Вот туда, метров пятьсот. Там внизу подвал, в нем четыре девки и мужик. Не знаю, немец или наш, вроде бы говорил по-немецки».

Мы прибрали всех — куда им деваться. Все прошло спокойно: они все покидали, руки подняли. Один из нас связывал, а двое стояли, охраняли. Вывели их на улицу, я спросил:

— Что у вас тут есть поближе?

— Вон там милиция.

Пошли, в милицию, сдали их, да и все…

Там как у них было устроено: днем девки тянут провода, прикручивают к столбам ракеты, присоединяют боек, а потом ночью дергают — те взлетают. Вот ведь все как просто было сделано. И сколько они там таким макаром народу загубили…

И что этот дед?

Ничего, больше я его не видел. Мы его отпустили. А зачем, не наше это дело. Пускай вон капитан ловит…

После того в ноябре месяце я попал под Великие Луки в инженерную роту 26-й стрелковой бригады. А в декабре месяце наше отделение направили в разведку с заданием достать языка. Вечерком выдвинулись. Все шло хорошо, спокойно, погранзаставу (передовое охранение?) прошли. Потом деревушку разбитую. Говорю им:

— Ну что, ребята, давайте-ка «поразойдемся».

А нас хоть бы «погранотряд» предупредил, что впереди ловушки есть. Под Луками ведь бои-то шли не один месяц, там чего только не было. Недаром говорится: «Русь, возьмешь Великие Луки — до Берлина дойдешь без муки».

Надо ж так было получиться, что попал-таки я в колодец. И ведь столько снегу нанесло, и ловушки-то эти были прикрыты хворостом, и все равно… Какой-то момент начали по нам стрелять. Стал я перебежку делать, и меня автоматом как царапнет, диском-то… и я не могу…

Кругом земля. Что такое? Где я? О, божья воля… Потом стало доходить до меня. «Поодумался» маленько — как вылезать-то. Ухватился за сучок, который смог достать, на автомат встал. Первый обломился, второй — тоже самое. За третий взялся, который покрепче — да и вылез. А автомат-то мой в яме. Считай, надо снова лезть. А как лезть? Обмотки размотал, связал их между собою, прикрутил их к сучку и туда опять спустился. Взял автомат, вылез. Время-то уже одиннадцатый час. Декабрь месяц — темно. Туда-сюда… Опять в деревню пошел. Там стрельнул-свистнул — никого нету. Думаю — пойду дальше. Скрипит что-то. Семь домов, все разбитые. Прошел вдоль них, к крайнему. Свистнул-крикнул — опять никого. И только-только хотел посмотреть, что это скрипит-то… и вдруг меня — хоп. Пуля! Откуда что? Тут у меня повисло, потекло… Что делать? Один ничего не сделаю. Пошел на дорогу, что шла от Великих-то Лук. Опять скрип — по дороге лошадь запряженная идет. Лошадь одна не может ходить, значит, сзади должен быть человек. Подумал — может, он отошел, греется? Нет. Побежал, сел на ту коляску, лошадь дернул — побежала. Вернулся к заставе, ребята окликнули:

— Стой, кто идет?! Куда едешь!?

— Отойдите — сержант Задунаев.

— Где лошадь достал?

— Ранен я, давайте перевяжите.

— Как тебе пришлось?

— Да вот так да этак. Что же вы не предупредили про ловушки?

— А мы забыли…

Ребята, с кем я ходил, все пропали. Сколько я потом ни писал в часть, мне ответа о них так и не было. Может, так получилось, что не мы сходили за языком, а нас взяли тепленькими из-за тех ледяных ловушек. Приходи — забирай. Что ты там сделаешь.

Приехал — деревушка в три домика, «светик» горит. Говорят: «Поезжай. Там круглосуточно сидит врач. А может, сменяются, точно не знаю. Но там тебя точно „обделают“ получше». Приехал туда, шапку на «колик» накинул, захожу:

— Не ждали таких?

— Ждал, я все время жду. Что с вами?

— Ничего, давай расстегивай меня, развязывай. Вот рука перебита.

Накалил что-то на свечке, зажег, и туды, в рану полез…

— Так ты что делаешь-то?

— Осколка шукаю…

— Ты, еврей? Какой тут осколок! Ты